8. Достоинства и недостатки каждой из парадигм тмо и межпарадигмальных споров в целом

Каждая из парадигм ТМО уделяет внимание одной из сторон международных отношений. Именно этим объясняются и их достоинства, и недостатки. Так, парадигма реализма уделяет главное внимание безопасности государств; влиянию межгосударст­венной системы на их внешнюю политику; роли силы в отстаивании национальных интересов, балансу сил в регулировании международ­ного порядка и т.п. Это дает возможность понять скрытые пружины межгосударственных конфликтов и войн, особенности поведения го­сударств в ситуации внешней угрозы их национальным интересам; факторы, ограничивающие или расширяющие их возможности на ми­ровой арене, причины заключения и разрыва военных союзов и т.д. Однако реализм недооценивает роль негосударственных акторов, значение которых в современных условиях не просто возрастает, они во многом меняют характер международных отношений. Более того, реализм отдает приоритет анализу поведения великих держав, но плохо приспособлен к изучению политики малых и даже средних го­сударств. Выдвигая на передний план отношения противоборства ме­жду государствами за власть и силу, он преуменьшает роль институтов и правовых норм в расширении возможностей международного сотрудничества.

Либерализм настаивает на увеличении значения универсальных правовых и нравственных норм, на возрастающей роли международ­ных организаций, на необходимости и преимуществах сотрудничест­ва в условиях расширения числа и усиления влияния негосударствен­ных акторов и взаимозависимости мирового развития. Это позволяет понять, что характер международных отношений не остается неиз­менным, что международный порядок зависит не только от государ­ственных интересов, но и от взглядов и мировоззрения людей, от со­блюдения ими соответствующих правил поведения в отношениях друг с другом. Вместе с тем сторонники либеральной парадигмы не­редко забегают вперед, поспешно отрицая роль национальных инте­ресов в поведении государств и самих государств как международ­ных акторов, придают непомерно большое значение нормативности в оценке международных отношений.

Радикализм, заостряя внимание на проблемах экономического не­равенства и социальной несправедливости, свойственных современ­ным международным отношениям, раскрывает те стороны их состоя­ния, которые мало исследуются или даже игнорируются в рамках дру­гих парадигм. В то же время свойственный ему экономический детерминизм нередко упрощает картину международных отношений, которые не сводятся к простым причинно-следственным связям, носят во многом непредустановленный, стохастический характер. Деклари­руемая радикалистами непримиримость «классовых» интересов Юга и Севера фактически оставляет слаборазвитым и богатым странам толь­ко одну возможность - противоборство друг с другом в ущерб сотруд­ничеству, которое обеспечит более справедливый мировой порядок.

Межпарадигмальные споры в ТМО - одна из особенностей исто­рии развития и современного состояния ТМО (см. п. 4), которая имеет как положительные, так и отрицательные последствия для ТМО.

Положительные последствия межпарадигмальных споров для ТМО, или их достоинства, состоят в следующем:

• они свидетельствуют о высокой степени самокритичности ТМО, от­сутствии в ней самоуспокоенности, удовлетворенности достигну­тыми результатами. Можно сказать, что межпарадигмальные споры являются гарантией от догматизма в исследовательских подходах и трактовке основных проблем международных отношений;

• они побуждают к постоянным поискам новых аргументов, новых методов, новых концептуальных построений, новых парадигм и новых направлений в ТМО. Иначе говоря, межпарадигмальные споры стимулируют научный поиск в исследовании международных отно­шений;

• они позволяют сконцентрироваться на узловых факторах, событиях и процессах, выявить наиболее актуальные проблемы мирового развития. Другими словами, межпарадигмальные споры позволяют ТМО держать в центре своего внимания наиболее важные вопросы мировой политики и международных отношений;

• они способствуют развитию основных положений, совершенство­ванию аргументов и соответственно повышению конкурентоспо­собности каждой из парадигм. Это говорит о том, что межпарадиг­мальные споры в известной степени ведут к обогащению и ТМО в целом. Однако перманентные межпарадигмальные споры (а также дру­гие крупные и более частные дискуссии) в ТМО имеют и свои отрица­тельные стороны, или недостатки:

• они свидетельствуют об отсутствии в ТМО единой картины между­народных отношений, общего представления об основных особен­ностях предмета и объекта международно-политической науки. Каж­дая из описанных выше парадигм фокусируется на «своих» акто­рах, процессах, побуждениях и различных результатах в междуна­родных отношениях. В итоге общее видение международных отно­шений, представление об основных процессах, закономерностях и движущих силах их эволюции как бы разрывается на нестыкую-щиеся друг с другом картины;

• они способствуют закреплению состояния «войны парадигм», когда их сближение становится проблематичным. При этом каждая из них склонна пренебрегать достижениями другой и в то же время уп­рощает события и процессы международной жизни и даже дает та­кую их интерпретацию, которая подтверждает только ее собственное видение. Недостаток критичности по отношению к собственным взглядам представители той или иной парадигмы часто «компенси­руют» избытком критичности по отношению друг к другу;

• они отрицательно сказываются на взаимодействии теории и практи­ки международных отношений. С одной стороны, они порождают неуверенность и скептицизм относительно научного статуса ТМО и ее действительного эвристического потенциала как в академиче­ской среде, так и в среде практиков и экспертов, принимающих или подготавливающих политические решения на правительственном уровне или в законодательных органах. С другой стороны, поскольку каждая из парадигм исследует «свою» сферу международных реалий, «свою» область международной жизни, очерчивая «свой» круг проблем в собственных категориях, постольку каждая из них рисует «свою» картину международных отношений. Это создает значительные сложности и для теории, и для практики. Например, реалистская картина международной системы будет не очень полезна тому исследователю или участнику международных отношений, который хочет понять причины и последствия широкого распространения правозащитных идей в современной Европе или скорректировать на этой основе свою политику. Реалистская картина отражает изучение национальных интересов и властных отношений, а не развитие идей. В свою очередь, категории права и коллективной безопасности, трактовка международных институтов и просвещенно­го общественного мнения как основы сотрудничества между страна­ми и народами в интересах взаимной выгоды и укрепления мира, т.е. либерально-идеалистическая картина, не слишком приспособлена для анализа пограничных конфликтов типа Кашмирского кризиса. Ради­кализм, трактующий слаборазвитые страны как Юг, или периферию, мир-системы со своей особой идентичностью и специфическими инте­ресами, мало поможет приверженцам либеральной концепции эконо­мической взаимозависимости, которая сосредоточивается именно на этом элементе изменений и формирует язык и набор оправданий для директивных органов, осуществляющих соответствующую политику.

Недостатки, присущие парадигмам, а также отрицательное влия­ние межпарадигмальных споров на ТМО послужили причиной разра­ботки в ее рамках новых направлений. Среди них следует отметить прежде всего постмодернизм, социологию международных отноше­ний и международную политическую экономию.

9. Постмодернизм

Постмодернизм³ не представляет собой отдельной научной школы, или единого подхода, в социальных науках вообще и, в частности, в международных отношениях. Под этим термином часто объединяют работы достаточно далеких друг от друга авторов в таких разнородных областях, как, например, семиотика, генеалогия, феминистская психоаналитическая теория, интертекстуализм и др. Но несмотря на множество различий, все они характеризуются общ­ностью происхождения, а также близостью основных трактовок рас­сматриваемых сюжетов.

Постмодернизм возник как реакция на недостатки западного рационализма — наследия эпохи Просвещения в сфере познания. В рассмотрении международных отношений он опирается на философ­ские работы французских постструктуралистов: М. Фуко, Ж. Деррида, Ж. Лакана, Ж. Лиотара, Д. Кристевой, Р. Барта, Ж. Бодрийара и др.

Приверженцы постмодернизма (Дж. Дер Дериан, М. Уолцер, Р. Ша­пиро, Р. Эшли и др.) настаивают на том, что рационализм — далеко не лучший подход к осмыслению международных отношений, которые характеризуются неопределенностью, зависят не только от объектив­ных процессов, но и от предпочтений самых разных лиц с присущими им ценностями, идеалами, предрассудками и т.п. Международные от­ношения - результат и процесс политических и иных действий и в то же время продукт нашего познания, присущих ему исследователь­ских средств, используемого языка, они зависят от интерпретации со­ответствующих текстов. В конечном счете они не существуют как не­кий независимый объект, помимо воспринимающего и творящего их «коллективного субъекта». Осуждая рационализм, присущий всем основным парадигмам, обвиняя их в приверженности позитивизму с его механистическим пониманием причинно-следственных связей, постмодернизм в рассмотрении международных отношений противо­поставляет себя ТМО в целом, подвергая критике ее основы «извне».

Основной упрек, который постмодернисты адресуют фактически всем парадигмам и теориям, состоит в том, что они пренебрегают от­ношениями между языком, познанием и властью. При этом любое стремление к концептуализации, попытки создания категориального аппарата, определения понятий объявляются неприемлемым как воз­врат к рационализму. Бросая вызов фундаментальным основам по­знания, касающимся происхождения и содержания таких понятий, как «знание», «истина», «значение» и т.д., постмодернизм привлекает идеи анализа дискурса, генеалогии⁴ , деконструкции текстов, смысло­вой структуры и т.п.

В основе постмодернизма лежит анализ проблемы языка и дис­курса международных отношений, а также истоков и оснований наших интерпретаций окружающего мира. Одним из центральных является положение о том, что международные отношения, как и вся социальная реальность, - это результат наших собственных мыслей и действий. Социальная действительность не существует «са­ма по себе», независимо от нашего познания и используемых мето­дов. Поэтому парадигмы, теории, понятия, методологии, банки дан­ных и т.п. являются не столько инструментами познания, сколько ин­струментами конструирования международной реальности, они не столько отражают, сколько создают международные факторы, со­бытия, нормы и процессы.

Теории, понятия и т.п. выражаются через тексты, а они, по мне­нию постмодернистов, не приближают нас к пониманию или объяс­нению «реального мира», но вводят в заблуждение. Поэтому следует не столько использовать тексты в попытках исследовать мир, сколько исследовать те интерпретации мира, которыми эти тексты являются, что позволит понять исторические, культурные и лингвистические реальности, лежащие в основе сконструированного в них мира.

Одним из методов подобной интерпретации* является метод де­конструкции текста, который предложил Ж. Деррида. Американский международник Р. Эшли применяет этот метод для анализа работы одного из основоположников неореализма К. Уолца «Человек, госу­дарство и война». Эшли отмечает, что в интерпретации Уолца поня­тие «человек» противопоставляется понятию «война». «Человек» Уол­ца - «хорошо отграниченная рациональная идентичность», а «война» представляет собой как собственно войну, так и пространство между­народных отношений в целом. Она является «случайной областью ис­тории, которая ускользает от контролирующего влияния аргументи­рованных рассуждений человека и... известна поэтому как опасная, насильственная и анархическая».

Тем самым Эшли показывает, что в основе подхода Уолца лежит семантическая оппозиция человек - война, в которой термину «че­ловек» отдается явный приоритет по отношению к термину «война». Кроме того, категория «война» является вторичной, тогда как кате­гория «человек» - первичной: «Человек рассматривается как опре­деляющая и изначально присутствующая рациональная идентич­ность. Война же известна лишь в терминах недостатка этой рацио­нальной идентичности, то есть как совершенно иная область, которая должна быть подчинена главному термину рассуждения — человеку».

Деконструкция текста Уолца приводит Эшли к выводу о том, что в анализируемой им работе рациональность западного человека дос­тигает своего приоритетного статуса через ее противопоставление хаосу, каким является война. Иначе говоря, для утверждения своего превосходства рациональность человека нуждается в хаосе. Без не­предвиденных и не поддающихся контролю обстоятельств, которые составляют область историчности и войны, человеческая рациональ­ность не имела бы перед собой никакой героической задачи, ее значе­ние не было бы столь велико, а ее наличие и важность - столь ясными. Это означает, что война расширяет, облагораживает и делает возмож­ным суверенитет. «Факт» нашей суверенной рациональности являет­ся, таким образом, относительным. Он не существует без хаоса, без войны, представляющей собой его необходимую и неизбежную про­тивоположность.

Итак, цель деконструкции Эшли состоит в том, чтобы показать, что для формулирования выводов относительно причин вооружен­ных конфликтов Уолц не столько исследовал данные, почерпнутые из реальности, сколько интерпретировал их на основе имеющейся у него концепции истории.

Постмодернизм - довольно противоречивое направление. Его главный вклад - критика всех (кроме постмодернистских) господ­ствующих в ТМО теорий и парадигм, показ ограниченности рацио­нальных подходов. В этом своем качестве он оказал несомненное влияние на постклассические версии традиционных парадигм. Пост­классические версии реализма, либерализма и марксизма объединяет отказ от проведения жестких границ между эмпирическими и норма­тивными исследованиями, от анализа международных отношений как неизменного и фиксированного объекта, от рассмотрения сущест­вующих институтов и норм как неизменной данности. Они совпада­ют и в своем критическом отношении к поискам причинности и ра­циональных объяснений в ТМО, настаивая на относительности и ус­ловности наших знаний. Общими для большинства посклассических теорий являются и такие черты, как неприятие государства как цен­трального звена международных отношений (для постмодернистов и государство, и национально-государственные интересы - это лишь своего рода метафоры); все более критическое отношение к понятиям «суверенитет», «территориальность», «границы»; переосмысление по­нятия «безопасность» в терминах личностных ощущений и пережива­ний угроз; перенос центра тяжести на культурно-цивилизационные аспекты, анализ идентичностей и т.п. При этом все более заметной общей основой, контекстом анализа международных отношений для постклассических версий реализма, либерализма и радикализма вы­ступают проблемы общемирового развития, формирования всемир­ного гражданского общества, предпосылок глобального правления и т.п.

Постмодернизм продолжает оказывать несомненное влияние на современную ТМО и в развитии таких ее относительно новых направ­лений, как социология международных отношений и международная политэкономия.

10. Социология международных отношений

Социология международных отношений (СМО) -это еще одно направление, приверженцы которого не связывают свои исследования с той или иной парадигмой. Это не означает, что им удается полностью преодолеть межпарадигмальные споры и создать единую и целостную науку о международных отношениях. Более то­го, сегодня СМО представляет собой, скорее, совокупность наиболее распространенных социологических подходов к исследованию меж­дународных отношений.

Специфика таких подходов состоит прежде всего в том, что в от­личие от наиболее распространенных парадигм современной между­народно-политической науки они подчеркивают значимость в миро­вой политике не столько национальных интересов, сколько ценностей, норм, идентичностей, культурных особенностей, традиций и идей. В результате все основные вопросы международных отношений (ха­рактер международной среды, перспективы ее изменения, основные процессы, их участники, возникающие между ними проблемы, пути их разрешения), как и наиболее распространенные теории (националь­ного интереса, безопасности, баланса сил, сотрудничества, демокра­тического мира), получают трактовки, альтернативные тем, которые господствовали в международно-политической науке на протяжении многих десятилетий.

Отмеченные особенности характерны, например, для британской школы, которая определяет международные отношения как характе­ристику общества суверенных государств, объединенных едиными интересами и ценностями и имеющих совместные права и обязанно­сти. Указывая значение институтов для стабильности международ­ных отношений (через экономическое, социальное, техническое и функциональное взаимодействие государств), сторонники данной шко­лы рассматривают международное право прежде всего как основной инструмент для поддержания сложившегося баланса власти.

Окончание холодной войны способствовало усилению интереса к СМО и одновременно трансформации ее проблематики. Рост взаимо­зависимости мира и процессы глобализации с особой очевидностью обнажили «разорванность» международно-политической науки меж­ду господствующими парадигмами - неореализмом и неолиберализ­мом. Это, а также неудовлетворенность результатами, которых они достигли в исследовании международных отношений, обострили стрем­ление выйти за пределы данных парадигм, но сохранив и объединив все положительное, наработанное в их рамках. Альтернативная ис­следовательская программа была предложена конструктивизмом -направлением, которое стремится синтезировать теоретическое на­следие М. Вебера и Э. Дюркгейма и которое ставит во главу угла взаи­мосвязь между государственными интересами и идентичностями. Наиболее близкие идейные предшественники конструктивизма -функционализм, британская школа, структурализм М. Фуко. Конст­руктивизм - далеко не однородное течение. В его рамках различают по меньшей мере два варианта. Неоклассический вариант (Дж. Рагги, Ф. Краточвил, И. Адлер и др.) включает в себя неоидеа­лизм (А. Вендт, Д. Дресслер и др.), социологический институциона-лизм, который иногда рассматривается как самостоятельное направ­ление (М. Финнемор, Л. Мейер и др.), коммунитаризм (К. Браун, Р. Джексон и др.), отчасти постклассический радикализм и критиче­скую теорию (Р. Кокс, Н. Герас). Постмодернистский вариант (Р. Эшли, Дер Дериан, Р. Уокер и др.) включает в себя феминистские теории (Ж. Эльстайн, А. Тикнер и др.). Иногда выделяют третий, промежуточный вариант, к которому относят, в частности, неоидеа­лизм А. Вендта.

При всей своей внутренней разнородности конструктивизм име­ет и общее содержание, основные элементы которого могут быть сведены к следующим: 1) главными объектами анализа международ­ных отношений являются государства; 2) ключевые структуры в меж­государственной системе рассматриваются не столько как матери­альные, сколько как интерсубъективные; 3) идентичности и интересы государства считаются в значительной степени сконструированными этими социальными структурами, а не приданными системе экзоген­ным образом человеческой природой или внутренней политикой го­сударства. Конструктивисты настаивают на взаимном создании друг другом мирового общества и его составных частей (прежде всего го­сударств); на преемственности в эволюции международной системы, которая, однако, способна претерпевать и революционные перемены (что релятивизирует влияние окончания холодной войны на международную систему); на зависимости картины международных отно­шений не только от происходящих здесь процессов и взаимодейст­вий, но и от концептуализации этой картины, от взгляда на нее.

Еще одно направление в современной СМО представлено фран­цузской школой (Б. Бади, Д. Батистелла, Д. Биго, М.К. Смуте, Ф. Ша-рийон), подчеркивающей принципиально важное значение анализа тех сдвигов, которые происходят во взаимодействии государств и новых участников международных отношений. Усиление взаимозависимо­сти и процессы глобализации имеют следствием появление фундамен­тально новых тенденций в мировой политике. Во-первых, происхо­дит автономизация деятельности транснациональных акторов - этни­ческих, религиозных, культурных, профессиональных и иных групп, мультинациональных фирм, представителей рыночных, коммуника­тивных, информационных и миграционных потоков, а также диаспор, мафиозных кланов, выдающихся личностей, «частных» лиц и т.п. В та­ких условиях государственный суверенитет подрывается «расщепле­нием» лояльности индивида между тремя относительно самостоятель­ными сферами - государством, транснациональными и социокуль­турными сетями. Во-вторых, формируемые многообразными процессами идентификации (этнической, религиозной, коммунитар-ной'и т.п.) новые акторы все более успешно претендуют на собствен­ную роль в международной жизни, стремясь оказывать влияние на ее структуру, на действующих лиц, на возникающие между ними кон­фликты. В-третьих, размывается грань между внешней и внутрен­ней политикой, международными и внутриобщественными отноше­ниями. При этом государство, делая все больше уступок групповой идентификации (и групповой исключительности) новых акторов, идя на уступки и компромиссы во взаимодействии с ними, активно способ­ствует разрушению главных принципов, составляющих саму основу его легитимности, - суверенитета, территориальности, политического представительства. В результате вся система международных отно­шений подвергается серьезным испытаниям и дестабилизации.

Присущая СМО разнородность представленных в ней течений, ко­нечно, сказывается на состоянии этой дисциплины, отражая относи­тельность ее автономии и незавершенность конституирования. В то же время уже сегодня очевидно, что СМО способна предложить различ­ные сочетания эпистемологически необходимых и исследовательских программ, позволяющих преодолеть присущий господствующим па­радигмам международно-политической науки дуализм внутреннего и внешнего, системы и среды, микро- и макроуровней, структуры и акто­ра, государства и общества.

41

Рождение международной политэкономии (МПЭ) обусловлено признанием несводимости парадигм и одновременно необходимостью их совместного использования. Важную роль в ее становлении сыграл журнал «International Organization», выпустивший в 1975 г. тематический номер «Мировая политика и международная экономика». Его издатели поставили перед собой цель организовать научную дискуссию, которая способствовала бы выяснению основ международных экономических механизмов и соответственно форму­лированию аргументированных политических рекомендаций; интегра­ции методов экономики и политических наук; выработке институцио­нальных новаций, связанных с МПЭ как относительно автономной дисциплиной в рамках международно-политической науки.

Однако в ходе развития этой дисциплины выявилось, что недос­татки, связанные с разделением экономического и политического, не только не были преодолены, но и в чем-то даже обострились, хотя и на фоне попыток их примирения.

Действительно, как показывает французский исследователь Ж.К. Гра, в 1970-1980-е гг. МПЭ характеризовалась «экономическим онтологизмом» (т.е. обособлением международных экономических факторов в ущерб политическим); попыткой «теоретического син­кретизма», которая, тем не менее, сопровождалась имплицитным кре­ном в сторону неореализма; наконец, «властным фетишизмом», свой­ственным неомарксистской парадигме.

С точки зрения известного специалиста в области МПЭ Р. Гилпи-на, предмет МПЭ связан с тремя принципиальными вопросами. Пер­вый вопрос о причинах и следствиях возникновения глобальной ры­ночной экономики: подчиняется ли функционирование рынка своей собственной внутренней логике или оно зависит от государственных регулирований? Второй вопрос о диалектике экономических и по­литических изменений: в какой мере экономическая нестабильность может повлечь за собой политические потрясения? Как соотносятся стремление государств к сохранению своего суверенитета и глобали­зация способов экономического регулирования? Третий вопрос о политических путях вступления государств в процесс глобализации. Какими средствами располагает государство для контролирования рынка и какие стратегии имеет в своем распоряжении рынок (вернее, те силы, которые его представляют) для преодоления или обхода го­сударственных ограничений? Однако в конечном итоге Гилпин все же приходит к выводу, что «лучшую надежду миру на экономиче­скую стабильность дает меркантилизм в мягкой форме», тем самым подтверждая свою приверженность неореализму.

С. Стрендж уже в одной из первых изданных ею работ по МПЭ подчеркивает, что «стремительность событий в международной эко­номике и изменений, связанных с экономической взаимозависимо­стью, порождает новые вопросы, касающиеся природы национального интереса», и настаивает на необходимости изучения международных экономических отношений на основе приоритета «политического». В связи с этим она предлагает подход, основанный на структурном понимании власти. Основной вопрос международной политэконо­мии - вопрос о соотношении государства и рынка - Стрендж рассмат­ривает через структурное понимание власти. Власть уподобляется че­тырехграннику, стороны которого представляют собой структуры производства, безопасности, знания и финансов. Каждая сторона, со­прикасаясь с тремя другими, оказывается с ними в положении тесной взаимосвязи, что влияет на отношения между «властью» и «рынком». Развивая эту точку зрения в одной из своих последних работ (1996), Стрендж трактует международную систему как результат столкновений и борьбы, переговоров и компромиссов различных типов власти, кото­рые стремятся навязать друг другу свои предпочтения. В настоящее время в этой борьбе наблюдается превосходство безличных рыночных сил, что объясняется двумя причинами. Во-первых, это технологическая рево­люция, которая привела к революции в сферах экономической деятель­ности и безопасности. Во-вторых, это увеличение стоимости капита­ла для предприятий и соответственно рост их потребности в финансах, на которую в свою очередь реагируют рынки. В результате таких изме­нений власть над обществами и экономиками переходит от государств к транснациональным корпорациям, фирмам и банкам. Производственная деятельность во всех секторах экономики все чаще осуществляется по­мимо государств. Распределение богатств в мире зависит уже не столько от государственных политик, сколько от трансфертов со стороны транс­национального капитала.

Фирмы и предприятия конфисковали у государств функции соци­ального управления, обеспечения занятости, условий труда и его оплаты. Все это регулируется в гораздо большей мере внутренними регламента-циями фирм, чем государственными законами. Растет роль транснацио­нальных фирм и в фискальной сфере. Кроме того, они все больше подры­вают роль государств в политике безопасности, экономики, коммуникации и в целом его монополию на насилие. Однако, по мнению Стрендж, все это не означает, что можно прогнозировать исчезновение государства или его переход под полный контроль со стороны транснациональных корпораций. История учит, что соотношение сил между институциональ­но-политической и экономической властью - величина переменная. Сего­дня это соотношение складывается не в пользу государства, но вряд ли та­кая ситуация сохранится и в будущем. В то же время важное значение имеет усиление асимметрии между государствами с точки зрения их спо­собности управлять своими обществами и экономиками. Только США обладают всеми видами структурной власти. Поэтому Стрендж убеждена, что выводы об утрате их гегемонии выглядят безосновательными.