13.8.2. Не столкновение цивилизаций и культур, а конфликты интересов.

В качестве наглядных примеров судьбоносных для человечества конфликтов, завязавшихся "вдоль линий разлома цивилизаций", Хантингтон приводит конфликты в Боснии и на Кавказе. Отнюдь не отрицая возможность перерастания этих последних в более широкомасштабные конфликты регионального или даже глобального уровня, нельзя вместе с тем не отметить, что их весьма трудно, если не невозможно, втиснуть в прокрустово ложе предлагаемой Хантингтоном схемы. В данном контексте следует указать на тот очевидный факт, что конфликты и на Кавказе и в Югославии возникли не сегодня и даже не вчера, их корни восходят к далеким историческим временам.

Сам термин "балканизация", вошедший в международно-политический лексикон, служит напоминанием о том, что Балканы служили ареной постоянных столкновений, в основе которых лежали, прежде всего, территориальные и этно-национальные факторы. На Балканах, равно как в Центральной и Восточной Европе, которые однозначно входят в ареал евро-христианской цивилизации, имели место широкомасштабное взаимодействие и смешение различных этносов и народов, веками живущих на единой территории. Здесь конфликты сглаживались или загонялись вглубь только тогда, когда эти народы входили в состав тех или иных соперничавших между собой держав или империй.

Что касается нынешнего сербско-мусульманско-хорватского конфликта, то нетрудно убедиться в том, что в его основе лежит не только и не столько цивилизационный или религиозный, сколько геополитический по своему характеру национально-территориальный фактор. Показательно, что участники конфликта часто меняют союзников и свои позиции в зависимости от столь часто изменяющейся стуации: хорваты-католики вступали в союз с мусульманами против сербов-православных, а эти последние - с мусульманами против хорватов. При этом показательно, что в югославском конфликте Германия поддерживала хорватов, Великобритания и Франция одно время симпатизировали сербам, а США - боснийцам-мусульманам.

На Кавказе же включить абхазов и грузин, вступивших в смертельную схватку друг с другом, в разные цивилизации, может лишь человек, либо абсолютно не разбирающийся в реальностях Кавказа. И уж совершенно непонятно, каким образом грузин и осетин, например, при всей их принадлежности к разным этно-национальным и языковым группам, можно было бы причислить к разным цивилизациям.

Подобных примеров можно привести множество и множество почти по всем континентам и регионам. Суть проблемы по большому счету, состоит в том, что сами понятия "евро-христианская", "арабо-исламская" (или просто "христианская" и "исламская") и т.д. цивилизации с точки зрения содержательной по сути дела потеряли ту значимость, которая им была присуща, скажем, в XIX или первой половине ХХ веков. В сущности то, что на общественно-политической арене мирового сообщества время от времени с большей или меньшей интенсивностью проявляется в форме возрождения той или иной религиозной конфессии или фундаментализма, будь то мусульманского, индуистского или протестантского, зачастую представляет собой не что иное как конфессиональное облачение всплеска традиционализма, партикуляризма, этноцентризма и других подобных им феноменов, являющихся реакцией против универсализации, космополитизации и глобализации во всемирном масштабе.

Совсем уж плодом недоразумения можно назвать тезис Хантингтона о некоем "конфуцианско-мусульманском блоке" между Китаем и Северной Кореей, с одной стороны, и Ираном, Ираком и другими исламскими государствами, с другой, способном выступить единым фронтом против общего врага в лице Запада. Даже внутри каждого из выделенных Хантингтоном цивилизационных ареалов продолжают сохраняться настолько глубокие противоречия, что едва ли имеет смысл говорить о возможности стабильной консолидированной позиции “исламской” и или, скажем, “конфуцианской” цивилизации в отношении иных составляющих мирового сообщества.

Ближний Восток ныне - это клубок не поддающихся развязке межэтнических, культурных, межконфессиональных противоречий и конфликтов. Это не только проблема курдов в Ираке, Турции, Сирии и Иране, но также и миллионов христиан, живущих в этом регионе, господства алавитского меньшинства над суннитским большинством в Сирии, суннитского меньшинства над шиитским большинством в Ираке и др.

При таком положении вещей весьма сомнительно, чтобы, например, такие мусульманские страны как Иран, Кувейт, Ирак и Сирия в обозримой перспективе объединились в решимости противостоять лидеру западного мира или Западу в целом. Каждая из этих стран не прочь войти в союз с какой-либо внешней для региона силой, чтобы нанести поражение своему соседу-единоверцу. Достаточно вспомнить в этой связи недавние события в Персидском заливе. В той войне исламский Ирак напал на исламский же Кувейт, на помощь которому пришли коалиция западных стран, Японии и ряда исламских стран.

Не менее наглядный пример, с рассматриваемой точки зрения представляет Восточная Азия. В течение всего ХХ в. США придерживались политики поддержания стабильности в Восточной Азии, предотвращения гегемонии любой региональной державы, чтобы обеспечить себе беспрепятственный доступ к региональным рынкам. С окончания войны в Юго-Восточной Азии США реализовали свои цели в регионе с помощью политики баланса сил путем поддержания коалиции Китая с странами АСЕАН, выступавших против вмешательства СССР и Вьетнама во внутренние дела Камбоджи; поддержания Южной Кореи против КНДР; стимулирования увеличения Японией военных расходов и возложения на нее большей ответственности в вопросах обороны региона; поощрения экономического развития стран АСЕАН и сдерживания военно-морской активности СССР, наращивая свои силы передового базирования вдоль западного побережья Тихого океана.

Сложилась и функционирует широкая сеть союзов безопасности на двусторонней и трехсторонней основе, в которых главенствующую роль играют США: японо-американский, американо-корейский, американо-тайваньский, американо-филиппинский, американо-австралийско-новозеландский (АНЗЮС). Существуют также чисто военные союзы: американо-таиландский, американо-сингапурский и американо-индонезийский. В условиях изменения геополитической ситуации в регионе после окончания холодной войны и распада двухполюсного миропорядка сама американская стратегия поддержания баланса сил отнюдь не перестала действовать, она претерпела лишь соответствующие модификации. Большинство стран Восточной Азии и в новых условиях продолжают приветствовать военное присутствие США, рассматривая его как фактор обеспечения стабильности в регионе, уменьшения гонки вооружений.

Очевидно, что японо-американский договор о безопасности и присутствие американских войск на японских островах рассматриваются большинством стран Восточной Азии как фактор стабилизации военно-политической ситуации в регионе. В целом, в глазах большинства восточно-азиатских стран сохранение американского присутствия служит гарантией того, что экономическое преобладание Японии не приведет к ее политической и военной гегемонии в регионе. Эту довольно сложную проблему США могут решить с помощью испытанного метода, суть которого состоит в том, чтобы "уйти, оставаясь". Так, тихоокеанские силы США добиваются соглашений о предоставлении им временных баз с такими странами, как Сингапур, Малайзия, Таиланд, Бруней, Филиппины, при одновременном сокращении военного присутствия в Японии и Южной Корее.

Все это вполне объяснимо, если учесть, что в регионе, несмотря на цивилизционное родство основных стран, сохраняются факторы, способствующие нарастанию при определенных условиях нестабильности. В дополнение к военно-политической напряженности на Корейском полуострове и отчасти в Ка356356356356356356356356356356356356356356356356ют другие потенциальные конфликты. Это прежде всего территориальные споры в Южно-китайском море, в которые вовлечены многие страны. Например, претензии целого ряда стран на нефтеносный район островов Спратли. На архипелаг целиком или отдельные его части претендуют Бруней, Китай, Вьетнам, Тайвань, Малайзия и Филиппины. В этом споре Китай выступает против всех, считая своим весь архипелаг, и отказывается обсуждать этот вопрос на международном уровне. Нельзя не упомянуть постоянную напряженность между Китаем и Тайванем. Общеизвестны взаимные подозрения друг к другу Японии и Китая.

В течение десятилетий безопасность Японии напрямую связана с состоянием мира и безопасности на Корейском полуострове. Тем не менее, Япония и Республика Корея не продемонстрировали сколько -нибудь серьезную готовность вступить в отношения сотрудничества без посредничества США и совместно участвовать в мероприятиях, призванных должным образом реагировать на потенциальные угрозы. Иначе говоря, в вопросах собственной обороны Токио и Сеул всецело опирались и продолжают опираться на США, а не друг на друга.

Хотя Япония и Корея в одинаковой степени были озабочены угрозой со стороны своих коммунистических соседей они, вместе с тем, в равной мере питали и продолжают питать антипатию друг к другу, антипатию, порожденную историческим наследием двух народов (в частности японской оккупацией Кореи с 1905 по 1945 гг.). В случае, если США выведут свои войска из региона и откажутся от своих военных обязательств в Восточной Азии, можно ожидать ухудшения японо-корейских отношений, хотя бы в силу подозрений Кореи относительно гегемонистских устремлений Японии. Возможно также китайско-южнокорейское сближение в качестве противовеса возможному усилению японской мощи.

Если принять во внимание эти и подобные им реалии, то становится очевиден тот факт, что страны, условно говоря, конфуцианской цивилизации отнюдь не проявляют склонность к какому-либо единству ради химерического противостояния какому бы то ни было гипотетическому монолиту в лице будь то Запада или какой-либо иной цивилизации. Столкновения стран и народов в современном мире, как правило, происходят большей частью не только и не столько по вопросу о приверженности идеям Иисуса Христа, пророка Мухаммеда, Конфуция или Будды, а в силу вполне прагматических факторов, связанных с обеспечением национальной безопасности, национально-государственного суверенитета, реализации национальных интересов и т.д. В течение примерно последних 200 лет в качестве главных акторов международных отношений выступали государства в особенности великие державы. Хотя некоторые из этих государств принадлежали к разным цивилизациям, их различия не имели особого значения для понимания международной политики. Культурные различия имели значение, но в сфере политики они воплощались главным образом в национализме.

По сути дела в настоящее время мы наблюдаем отнюдь не тенденцию к консолидации вокруг неких "цивилизаций" или культурных кругов. Большей частью происходят как раз вещи прямо противоположные. Имеет место двуединый процесс интернационализации, универсализации и глобализации, с одной стороны, и фрагментации, локализации, ренационализации, с другой. В процессе реализации первой тенденции как раз происходит размывание культурных и цивилизационных особенностей при одновременном формировании общих для большинства стран и народов земного шара экономических и политических институтов. Суть же второй тенденции состоит в возрождении национальных, этнических, местнических приверженностей внутри стран, регионов, "цивилизаций".

"Если не цивилизации, то что?" вопрошает Хантингтон в статье, написанной в качестве ответа на многочисленные критические замечания относительно тезисов изложенных в вышеназванной статье. Жизнь уже дала на это недвусмысленные ответы: "Буря в пустыне", геноцид в Руанде, братоубийственная война в бывшей Югославии, газовая атака и взрыв в токийском метро, взрыв здания федерального агентства в Оклахоме и т.д. Нередко войны и конфликты оказывались и оказываются наиболее опустошительными не столько на разломах цивилизаций или между различными цивилизациями, сколько в пределах одной и той же цивилизации, одной и той же страны, одного и того же народа, между соседними, зачастую близкими по крови, культуре, языку народами.

Как показывает исторический опыт, особой ожесточенностью характеризуются гражданские войны. Здесь уместно напомнить кровавую вакханалию гражданской войны в нашей стране после коммунистического переворота 1917 года. В своем исследовании войн К.Райт пришел к выводу, что из общего числа 278 войн, имевших место в период с 1480 по 1941 гг.,78 (или 28%) являлись гражданскими. А в период 1800-1941 годов одна гражданская война приходилась на три межгосударственные войны. По данным германских исследователей, за период с 1945 по 1985 год в мире произошло160 вооруженных конфликтов, из которых 151 приходится на страны третьего мира. По их подсчетам, за этот период только 26 дней мир был свободен от какого-либо конфликта. Общее число погибших в этих конфликтах составило от 25 млн. до 35 млн. человек.

Показательно, что нередко факты приводимые самим Хантингтоном по сути дела подрывают его же основной тезис. Так из таблиц, приводимых им на 256 и 258 страницах книги, явствует, что конфликты внутри одних и тех же цивилизаций происходят примерно на 50% чаще, чем конфликты между разными цивилизациями. В целом существующие данные свидетельствуют, что количество классических межгосударственных войн фактически уменьшается, в то время как число внутригосударственных конфликтов и войн возрастает. Задача предотвращения глобальной экологической катастрофы и преодоления нищеты, как полагают некоторые наши авторы, в определенном смысле таит в себе антизападный контекст, а именно "развенчание экологически безответственного техноцентризма и неумеренного потребительского гедонизма". При всей обоснованности этой точки зрения нельзя однако забывать тот факт, что антизападный настрой не всегда и не обязательно следует рассматривать как абсолютное и обязательное неприятие западных стандартов, норм и ценностей. Более того, различные страны и народы буквально конкурируют друг с другом, добиваясь благосклонности Запада в области новых технологий, массовой культуры, материальных стандартов жизни и т.д.

Представляется маловероятным, что в обозримой перспективе возникнет какой-либо водораздел в смысле военно-политического противостояния между развитым и развивающимся мирами. У последних слишком малы ресурсы и слишком велика разобщенность, чтобы они смогли выступить единым блоком против несоизмеримо более могущественного высокоразвитого мира.