logo
Среди греческих художников

Рублев и итальянская живопись

     Теперь можно решительно отвергнуть мнение, согласно которому Рублев был обязан своими успехами знакомству с итальянской живописью, и в частности с живописью ранних сиенских мастеров. Прямых связей у русских мастеров с Италией в то время не существовало (и это уберегло их от эклектизма, повредившего другим среднеевропейским школам того времени). Сходство Рублева с Симоне Мартини и Дуччо объясняется тем, что все они исходили из одной и той же традиции. На Западе в то время развитие художественной культуры было сложным, разветвленным и противоречивым. В Италии преобладало тяготение к античному наследию, преимущественно к римскому искусству, единственно доступному в то время художникам-гуманистам. Наоборот, в Нидерландах и в других примыкавших к ним странах сильнее сохранялись традиции готики. И там и здесь искусство развивалось под знаменем пробудившегося интереса к человеку, обращения к земному миру, стремления к его воссозданию.

     Основа Рублева — не научное познание, а художественное созерцание, самоуглубленность, способность проникать в глубь вещей, воспринимать частности, не теряя целого. В искусстве Рублева проявили себя не столько пытливость ума, сколько потребность сердца, любовное отношение к миру.

     В широком художественном движении своего времени Андрей Рублев занимает особое место. В многоголосом хоре той поры он должен был вывести свою ноту. Русский мастер дал свое решение задачам, которые стояли и перед другими мастерами, и решение это было не менее плодотворным, чем то, которому следовали его западные собратья. Там в условиях бурного развития городов, ремесел и торговли торжество человека, успехи в техническом освоении мира пробудили трезвый дух анализа, но порой приводили в философии к рассудочности, в искусстве «к обману зрения», что угрожало цельности художественного мировосприятия. На этом пути многие художники Запада XV века далеко отступили от заветов древности, и потому позднее мастерам высокого Возрождения лишь путем самоограничения удалось приблизиться к благородной строгости древних.