Звенигородский чин

     О зрелом мастерстве Рублева как иконописца дает наиболее полное представление погрудный Звенигородский чин, от которого сохранились лишь иконы Спаса, архангела Михаила и апостола Павла (ГТГ). Иконы, как античные мраморы, не утратили художественной ценности из-за своей фрагментарности. Если этот чин был создан вскоре после чина Благовещенского собора, то можно считать, что Рублев хотел в нем не только состязаться с Феофаном в мастерстве, но и противопоставить глубокомыслию и темпераментности гениального грека чуткость к красоте русского художника, доверие к благородству человека, открытый, светлый взгляд на мир. Фигуры Звенигородского чина покоряют редким сочетанием изящества и силы, мягкости и твердости, но больше всего своей обаятельной человеческой добротой.

«Спас»

     После нахмуренного, почти жестокого и безжалостного Христа «Спас Ярое Око», перед рублевским Спасом можно ощутить наступление нового века, новых, более гуманных нравственных законов. Не столько в типе лица, сколько прежде всего в нравственном облике Спаса Рублев выразил эту перемену. Со своим благообразным лицом, открытым, прямым взглядом Спас приветливо взирает на людей.

     Византийский Пантократор, сидя на троне, грозным взглядом огромных нахмуренных глаз как бы не допускает человека приблизиться к себе, он держит его на почтительном расстоянии. Перед иконой Спаса Звенигородского чина мы чувствуем себя лицом к лицу перед ним, мы заглядываем ему в глаза, чувствуем близость к нему, как в Псалмах Давид: «Куда пойду от духа Твоего, и от лица Твоего куда уйду» (Пс. 138, 7).

     Кроткое выражение лица сочетается в рублевском Спасе с твердостью его осанки. Несмотря на плохую сохранность этой иконы, бросается в глаза одна черта ее построения: фигура Спаса передана в трехчетвертном повороте, между тем его лицо и, в частности, глаза, нос, губы, поставлены строго en face. Соединением двух точек зрения в иконе Рублева достигается редкая многогранность образа. В нем есть и действенность и движение, поддержанное мягко струящимся ритмом контуров корпуса, и вместе с тем перед нами как бы навеки застывший лик так называемого «Нерукотворного Спаса».