logo
Среди греческих художников

Изображение Троицы на Руси и Рублев

     До него и в Византии и на Руси известны были два рода изображения Троицы. Если преобладал средний ангел над другими, то в этом сказывался отголосок старинного взгляда, согласно которому Аврааму явился бог в сопровождении двух ангелов-спутников. Патриархальное, авторитарное понимание Троицы дает о себе знать и в той «Троице», которой Феофан украсил новгородский храм. Рядом с этим некоторые художники в изображениях Троицы тщетно пытались выразить мысль, что все три фигуры являются в равной степени изображениями Христа как второго лица Троицы, и ради чего всем им придавали крестчатые нимбы. Однако в этих Троицах ангелы не составляют духовного единства.

     В иконе Рублева не только отдельные предметы являются символами, но и композиция, расположение фигур в иконе имеет символический смысл. В более ранних «Троицах» осевая, симметрическая композиция означала, что сцена понималась как торжественный обряд, как поклонение ангелов божеству в духе восточного иератизма. Круговая композиция Рублева с фигурами, которые склоняются друг перед другом, превращает образ Троицы в подобие дружеской трапезы, симпозиума. Вместе с тем, косный догматизм уступает живому диалогу.

     Рублеву в своей «Троице» удалось то, чего не удавалось ни одному из его предшественников, — выразить в искусстве то представление о единстве и множественности, о преобладании одного над двумя и о равенстве трех, о спокойствии и о движении, то единство противоположностей, которое в христианское учение перешло из античной философии. В его «Троице» средний ангел, как у византийцев, возвышается над боковыми, те выглядят как его спутники, и, вместе с тем, он не господствует над ними. Все равны по размерам и по своему отношению к целому образу. Все вместе составляет круг, в центре которого находится чаша.

     В изображениях Троицы до Рублева главное понимание сосредоточено было на явлении всесильного божества слабому человеку, на поклонении ему, на почитании его. В «Троице» Рублева божество не противостоит человеку, в нем самом вскрываются черты, роднящие его с человеком. По замыслу Рублева, три лица Троицы явились на землю не для того, чтобы возвестить патриарху чудесное рождение сына, а для того, чтобы дать людям пример дружеского согласия и самопожертвования.  Видимо, увековечен тот момент, когда одно из трех лиц божества выражает готовность принести себя в жертву ради спасения человеческого рода.

     Как символическое произведение «Троица» Рублева допускает разночтения. Можно сосредоточить внимание на отдельных фигурах, на ангельских ликах, тогда бросается в глаза, что художник дал каждому из них свою характеристику. Ангел слева сидит напряженно, лик его строгий, почти суровый, черты лица резко очерчены, брови нахмурены — видимо, это изображение повелевающего Бога-отца (не столько изображение, сколько его подобие). Средний ангел склоняет голову, его опущенная рука означает его покорность воле Отца (жест этот имел тот же смысл среди «ангельского чина», монашества). Только в его чуть дрогнувших устах угадывается скорбь. Чаша, которая стоит перед ним, напоминает о жертве, в которую он приносит себя. Третий ангел, самый стройный, одухотворенный, женственный, служит свидетелем диалога двух остальных, склоненная голова означает его согласие с общим решением. Это третье лицо Троицы, Святой Дух.

     Приметы каждого из трех ангелов едва различимы. Их заметит и оценит прежде всего тот, кто знаком с богословским учением. Но главное, что вдохновляло Рублева, что больше всего поражает всякого, — это нераздельное единство ангелов. Все они так похожи друг на друга, словно это одно существо среди двух его зеркальных отражений. Три существа сливаются воедино, обрамленные незримым кругом, символом всеединства и нераздельности мира.

     Значение «Троицы» Рублева не может быть сведено к богословской теме. Рублева не могла не увлечь задача наполнить традиционный образ идеями, которыми жило его время, — в этом человеческий смысл рублевского шедевра. В старинных источниках говорится, что икона Рублева написана «в похвалу отцу Сергию», и это указание помогает понять круг идей, которые вдохновляли Рублева. Нам известно, что Сергий, благословляя Димитрия Донского на подвиг, ставил ему в пример то самое самопожертвование, которое Рублев увековечил в «Троице». Вместе с тем, им построен был Троицкий собор для соединенных им «для единожития» людей, «дабы воззрением на св. Троицу побеждался страх ненавистной розни мира сего». Это помогает понять этический смысл «Троицы» Рублева. В произведении церковного назначения ставится жизненно важный вопрос тех лет, когда на поле боя лишь дружные усилия прежде разрозненных княжеств могли сломить сопротивление векового врага. Как нередко бывало в средние века, выстраданное в суровых жизненных испытаниях представление оказалось облеченным в форму церковной легенды. Человеческий моральный смысл «Троицы» Рублева способен покорить и современного зрителя, мало знакомого со старинными легендами и богословскими спорами.

     Данте уже в раннем своем творении в «Новой жизни» затрагивает темы, которые получили свое полное выражение в «Божественной комедии». Сходным образом и Рублев уже в ранних своих произведениях вынашивал идею своего будущего шедевра. Уже в его апостолах и в  ангелах Успенского собора во Владимире заключено зерно того, что раскрылось пышным цветом в его шедевре. Художник уже тогда подходил к передаче изящества погруженных в созерцание фигур, того состояния внутренней гармонии, которое чувствуется в склоненных головах, в плавных, как бы перетекающих контурах. Задача взяться за традиционный образ Троицы дала последний толчок для того, чтобы художественные искания мастера смогли кристаллизоваться в ясном и совершенном образе. Величайший мастер Древней Руси выступил в своем шедевре не как старательный иллюстратор легенды, не как истолкователь церковных догматов. Силой своего воображения он шел к постижению тайн мироздания, к пониманию призвания человека.

     «Троица» Рублева была плодом счастливого вдохновения художника, который, прежде чем взяться за кисть, уже представлял себе и свои порывы и свой жизненный опыт воплощенными в красках и линиях. Рублев первым среди древнерусских живописцев утверждал отношение к иконам как к предмету художественного созерцания. И это более всего проявилось в его «Троице».