Феофан и Рублев

     Несомненно, что самым крупным мастером, с которым в жизни пришлось столкнуться Рублеву, был Феофан. Ему он был обязан прежде всего высоким представлением об искусстве, верой в творческие силы художника. Это не исключает того, что между ними были глубокие расхождения.

     Произведения Феофана поражают силой творческого напряжения и все же совершенство его живописного письма граничит с виртуозностью. В живописных характеристиках Феофана есть что-то от каллиграфической игры кистью, от готовности поразить, как чудом, смелостью своих умолчаний, быстротой исполнения и мудрой уравновешенностью форм.

     Произведения Рублева также чаруют своим совершенством, но никогда само искусство мастера, безупречность его штриха, меткость ударов кисти не заставляют нас забывать о том, что все это выношено им, теплотой его чуткого сердца. Искусство Рублева не менее строго по замыслу и зрело и совершенно по выполнению, но в нем больше мягкости и гибкости, чем у Феофана. Греческий мастер передает как бы одно мгновение, молниеносно запечатленное в его памяти. Рублев предпочитает длительные состояния, ощущение становления, изменчивости, роста. В этом смысле Рублев глубже подходит к пониманию самой сущности жизни.

     Рублев выступил в пору первого творческого подъема своего народа. В его созданиях ясно проступили черты идеала, которому русские люди оставались верны многие века, черты народного характера, которые и впоследствии сказались в русском искусстве и в русской литературе. В западноевропейском искусстве XV века можно найти замечательные образы человека могучего и страстного, мечтательного и решительного. Но такое соединение восторженности и деятельной любви, которое сквозит во взгляде апостола Петра из Успенского собора, было достоянием одного Рублева. В этом он предвосхищает Александра Иванова и Врубеля. В искусстве Возрождения было немало образов пленительной женской красоты и страсти. Рублев в своих ангелах сочетал изящество облика с богатой внутренней жизнью, со способностью погрузиться в себя и отдаться чистому чувству, которым много позднее будут подкупать женские образы наших писателей, вроде Татьяны Пушкина, Лизы Тургенева и героинь Толстого и Достоевского.