Мастерство Феофана

     Мастерство Феофана вызывало не меньшее изумление, чем его дар воссоздания сильных человеческих характеров. Он выработал   неповторимо своеобразный живописный почерк. По этой живописной скорописи можно почти всегда отличить его собственные произведения от работ его предшественников и современников. Быстро покрывая фресками стены обширных храмов, он избегал мелочного и сухого выписывания подробностей, зато сохранял в неприкосновенности ощущение того, каким образом они выполнены. Широкой кистью он обычно накладывал основной красно-землистый тон смуглых лиц, так же широко наносил полутона и тени и резкими, более тонкими световыми ударами создавал впечатление выпуклости и рельефа, какого до него еще не достигал ни один византийский и русский мастер. Вблизи выполнение фресок Феофана может показаться небрежным. Издали его широкие мазки сливаются и мерцают, как камешки мозаики, и вместе с тем создают впечатление мощной лепки фигур и лиц и этим повышают ощущение реальности человеческих образов.

     Русских иконописцев удивляло, что греческий мастер творил, не заглядывая в древние прориси, следуя больше всего собственной выдумке и вдохновению. Многие из них принялись снимать копии с его произведений в надежде усердным подражанием овладеть тайной его мастерства. У него были и помощники и ученики. Среди возникших в Москве икон XIV века имеется много таких, которые если и не были созданы самим Феофаном, то несут на себе сильнейший отпечаток его воздействия. Видимо, творчество великого греческого художника отвечало назревшей на Руси потребности в искусстве страстном, драматическом, способном дать выход пробуждавшимся в людях духовным силам³.

     Среди московских мастеров второй половины XIV века семена, брошенные Феофаном, нашли особенно благодатную почву в молодом еще тогда Андрее Рублеве. Возможно, что уже в те годы он выделялся из числа других московских мастеров своим художественным дарованием. Но известность пришла к нему значительно позднее. Выступая вместе с другими, он долгое время должен был уступать место старшим, хотя и менее одаренным товарищам, и потому в летописных записях имя его ставилось на последнем месте. В этом сказалось типичное для воззрений того времени почитание старшинства, хотя на самом деле возрастные различия в искусстве не имеют решающего значения. Впрочем, уже ближайшее потомство внесло свою поправку в эти оценки и из числа всех древнерусских мастеров признало именно его гением.