Росписи в алтаре

     Из основной массы фресок выделяется в средней части храма изображение ангела, который ведет младенца Иоанна Предтечу в пустыню. Фигура ангела в голубом хитоне и зеленом плаще напоминает ангела из «Евангелия Хитрово». Но в фигуре этой, в складках ее плаща больше порывистого движения. Плотно написана фигурка младенца Иоанна, еле поспевающего за своим хранителем. В нем сочетаются физическое движение и выраженный жестом протянутой руки духовный порыв, цельность силуэта, четкость и мягкая закругленность контуров. Впрочем, фигуре младенца Иоанна не хватает той грации, которой отмечены миниатюры «Евангелия Хитрово».

«Патриархи»       Ближе к традициям XIV века по выполнению фигуры трех патриархов: Авраама, Иакова и Исаака. В их грузном телосложении, в напряженных позах, в широких плащах, падающих угловатыми складками, можно заметить отголоски Феофана. Однако в работе русского мастера люди иного нравственного типа: вместо гордых, недоступных мудрецов, суровых и властных, перед нами трогательно простодушные люди, которых хочется назвать не старцами, а старичками. Впрочем, в выполнении фигур, особенно их курчавых волос, есть нечто напоминающее почерк великого грека.

     Наличие в отдельных фресках Успенского собора архаических черт может служить подтверждением сообщения летописи об участии в работе одного более старого и другого более молодого художника (но, возможно и то, что в процессе работы могла измениться манера художника). Если же мы хотим понять и оценить по достоинству росписи Успенского собора, нужно помнить о том, что фресковый цикл — это не картины в современном музее живописи, которые мы рассматриваем порознь, не забывая, кому принадлежит каждая из них. Во времена Рублева творчество было не средством утверждения художником своего «я», а средством приобщения себя к чему-то сверхличному, всеобщему. Серов и Врубель были в жизни очень дружны, но каждый творил по-своему и ясно это осознавал. Дружба Андрея Рублева и Даниила Черного означала готовность каждого пожертвовать своим «я», ради высших целей. Вот почему, если даже признать, что кисть Рублева касалась не всех фресок Успенского собора, а часть их была выполнена его другом и сопостником, для нас, особенно в исторической перспективе, весь цикл в целом неотделим от понятия об искусстве Рублева, художника, которого мы не случайно знаем больше, чем его современников, так как он превосходил их всех своей одаренностью.