2. Догоняющее развитие как исторический феномен

Догоняющее развитие имеет смысл, естественно, лишь в контексте социально-экономической отсталости. Таким образом, необходима хотя бы краткая характеристика этого феномена. Прежде всего следует подчеркнуть, что понимание отсталости имеет смысл только в историческом контексте. Причем историзм этого понятия определяется, по крайней мере, тремя аспектами.

Во-первых, социально-экономическое отставание можно рассматривать лишь применительно к эпохе экономического роста, то есть начиная примерно с конца XVI в. Разумеется, и применительно к более ранним эпохам можно было говорить о более высоком или менее высоком уровне развития того или иного народа (государства), однако в условиях общей стабильности и отсутствия сколько-нибудь значимых социально-экономических или технологических изменений на протяжении длительного периода времени (измеряемого столетиями) проблема преодоления отсталости решалась достаточно легко - путем простого восприятия достижений более развитого народа менее развитым. Решающую роль в этом играли завоевания, причем их направленность существенного значения не имела: римляне многое заимствовали из завоеванной ими Греции, а затем передали свою культуру варварам.

И совсем по-другому стоит задача, когда имеет место экономический рост, изменяющий условия жизни практически каждого поколения людей. Здесь догоняющая страна должна не просто развиваться, но развиваться быстрее передовой. Кроме того, недостаточно просто воспринимать и адаптировать достижения последней, поскольку такой путь в лучшем случае позволит не увеличивать разрыв, но искать и находить способы (институты, механизмы), не известные более развитой стране. В этом состоит первое правило догоняющего развития - нельзя просто следовать путем наиболее развитой страны.

Во-вторых, проблема отставания возникла лишь на определенном этапе роста, когда произошла дифференциация отраслей и стало ясно, что разные сектора экономики вносят неодинаковый вклад в укрепление экономической (следовательно, и политической, и военной) мощи данной страны. Это не было очевидным практически вплоть до XIX в. Во всяком случае, для А. Смита проблема отставания выступает лишь как количественная, но не структурная. Как известно, А. Смит не видел особой роли промышленности - для него приоритетной отраслью было сельское хозяйство. И это неудивительно, потому что в его эпоху именно аграрные монархии являли собой образцы наиболее сильных и процветающих государств. И именно поэтому Смит считал необходимым проводить такую экономическую политику, которая обеспечивала бы развитие в каждой стране тех секторов, где есть сравнительные преимущества в международном разделении труда. Именно максимально эффективное раскрытие внутренних ресурсов страны представлялось ему главным условием благополучного развития. Эти рекомендации были, таким образом, практически полностью лишены структурного компонента, тех или иных отраслевых приоритетов. Лишь XIX век продемонстрировал, что проблема отставания является в значительной мере структурной, то есть предполагает выделение передовых отраслей и секторов на данной фазе экономического развития. Отсюда следует второй урок: догоняющее развитие всегда предполагает проведение глубоких структурных реформ.

В-третьих, характеристики отставания существенно различаются на разных этапах технологического развития цивилизации. Понятие передовой и отсталой отрасли меняется по мере развития общества. Одна и та же отрасль может из важнейшей предпосылки роста становиться его тормозом (классическим примером является история угольной промышленности). Но в самом общем виде здесь имеет смысл говорить о различии между пониманием отсталости в индустриальном обществе (в сравнении с традиционным) и в постиндустриальном обществе (в сравнении с индустриальным). Именно поэтому возможно и вполне естественно не только превращение отсталой страны в передовую, но и передовой страны в отсталую.

Отставание страны может характеризоваться как количественными, так и качественными индикаторами, причем исключительно важна их взаимосвязь. Наиболее общими количественными характеристиками уровня социально-экономического развития являются, естественно, показатели среднедушевого ВВП - его абсолютный уровень и темпы роста.

Впрочем, среднедушевой ВВП - это не только количественный, но прежде всего синтетический качественный показатель. Достигнутые уровни ВВП отражают определенные этапы в развитии данной страны и ее хозяйства, поскольку однотипные страны характеризуются сопоставимым уровнем среднедушевого ВВП. Можно выделить несколько интервалов, каждому из которых соответствует определенный уровень социально-экономического развития: аграрная монархия, индустриальное общество с доминированием промышленности и авторитарными тенденциями в политической жизни, современная рыночная демократия с преобладанием постиндустриальных черт. Бывают и исключения (5), но анализ данных исторической статистики убедительно показывает, что при прочих равных условиях сопоставимые уровни среднедушевого ВВП (разумеется, с учетом ППС) свидетельствует о принципиальной схожести их социально-экономических и политических структур. Нетрудно заметить, что здесь отчетливо выделяются три группы стран: с уровнем среднедушевого ВВП ниже 1,5 тыс. долл., 2-6 тыс. и выше 10 тыс. долл., причем в странах с уровнем ВВП 1,3-1,5 и 5-6 тыс. долл. на душу населения, как правило, наблюдаются интенсивные трансформационные процессы.

Отставание может характеризоваться нахождением ВВП страны в более низком по сравнению с наиболее развитыми (передовыми) странами интервале: по уровню экономического, социального и политического развития страна существенно отстает от передового уровня данной эпохи. В то же время наблюдается значительный разброс в рамках каждого их этих интервалов (особенно верхнего). Однако количественные расхождения стран, находящихся в одном и том же верхнем интервале, не говорят однозначно о превосходстве одной страны над другой: здесь если и имеет смысл говорить о задачах догоняющего развития, то преимущественно с точки зрения преодоления количественного и в меньшей степени качественного (структурного) разрыва. В рамках одного интервала могут происходить различные подвижки и перегруппировки, однако они не обязательно отражают существенные качественные сдвиги. Важно лишь, чтобы темпы роста этих стран оставались сопоставимыми друг с другом в среднесрочном периоде.

Но чисто количественные изменения в показателях уровня экономического развития (включая ВВП) нельзя абсолютизировать еще и потому, что серьезные структурные сдвиги могут сопровождаться падением производства. Напротив, рост объемов производства, даже некоторое ускорение темпов роста может происходить и в условиях начинающегося экономического кризиса. Примером тому может служить опыт позднего СССР: в 1970-е годы количественные показатели роста были хотя и невысокими, но выглядели вполне прилично на фоне стагфляции в западном мире, а после провозглашения политики "ускорения" темпы роста в 1987-1988 гг. даже несколько возросли. Однако несмотря на статистическое "благополучие", углублялось качественное отставание от Запада и нарастание системного кризиса советского коммунизма.

Для характеристики происходящих в стране процессов (преодоления или сокращения разрыва) могут также использоваться специфические индикаторы, показательные именно для данной фазы социально-экономического развития. Скажем, для периода ранней индустриализации показательными являются количество промышленных предприятий и число занятых на них, применение машин. В эпоху зрелого индустриального общества (когда главным фактором роста эффективности производства была экономия на масштабах) важными индикаторами выступала концентрация капитала и труда, насыщение производства машинами и механизмами, уровень производства угля, чугуна, стали, цемента (в абсолютном выражении и на душу населения). Напротив, в современном раннем постиндустриальном обществе высокий уровень концентрации отраслей, являвшихся предметом гордости индустриальной эпохи, оказывается уже тяжелым бременем (как экономическим, так и социальным), а на передний план выходят показатели, характеризующие развитие высоких технологий, темпы обновления производства, уровень развития социальной сферы (особенно образования и здравоохранения) и вообще сферы услуг.

Историческая условность понятия "социально-экономическая отсталость" определяет необходимость конкретного историко-экономического подхода к решению проблем ее преодоления. Достаточно очевидным является наличие нескольких существенно различающихся друг от друга типов растущей экономики и нескольких исторически обусловленных типов догоняющего развития. Выделим пять типов развития и соответственно пять групп задач, стоявших перед правительствами разных стран.

Во-первых, формирование общих предпосылок экономического роста, переход от стабильной экономики к растущей. Сюда же относятся и факторы, обусловливающие начало процессов индустриализации.

Во-вторых, догоняющее развитие в условиях индустриализации. Речь идет о тех странах, которые вступили на путь индустриализации значительно позже, чем страны-пионеры (Англия, Бельгия), и перед которыми стояли самостоятельные задачи преодоления разрыва в уровнях развития со странами-пионерами. Классическими примерами таких стран являются Германия и Россия, а также отчасти Франция и США.

В-третьих, переход от индустриального общества к постиндустриальному. Кризис индустриальной системы - уже довольно хорошо изученный феномен, однако проблемы постиндустриализма до сих пор еще остаются в большей мере предметом исследования историков и политологов (точнее, футурологов), а не экономистов.

В-четвертых, догоняющее развитие в условиях постиндустриальных вызовов и в направлении постиндустриальной структуры. Данный феномен присущ странам, которые выходят из традиционной (преимущественно аграрной) социально-экономической системы, прежде всего странам Юго-Восточной Азии - Южной Корее, Тайваню и др.

В-пятых, догоняющее развитие индустриальной страны, столкнувшейся с постиндустриальными вызовами. Пока такие примеры единичны, если вообще можно говорить о них как о реальных примерах. Но именно к этой категории относится современная Россия. Зрелое индустриальное общество существовало в основном в странах с развитыми демократиями, которые были более восприимчивы к технологическим вызовам времени и в которых кризис индустриальной системы протекал относительно синхронно. Позади остался коммунистический мир, причем с учетом резко возросшей динамики изменений задержка даже в два десятилетия привела к существенному разрыву между посткоммунистическими странами и постиндустриальными пионерами. Особенности анализа догоняющего развития в постиндустриальную эпоху.

Существует ряд специфических факторов, существенно затрудняющих анализ догоняющего развития применительно к постиндустриальному миру.

Первое. Постиндустриальное общество находится только в процессе своего становления. Его основные, конституирующие черты, возможно, еще не проявились полностью. Пока даже трудно определенно сказать, в какой мере современное общество несет в себе постиндустриальные признаки. Все же достаточно полное представление об индустриальном капитализме мы получили лишь к началу ХХ столетия, а отнюдь не на рубеже XVIII-XIX вв., когда новая система отношений только формировалась. Хотя, конечно, работы Т. Мальтуса, Д. Рикардо и К. Маркса, анализировавших именно это общество, представляли несомненный интерес и оказали существенное влияние на дальнейшее развитие экономической мысли. Разумеется, сейчас нет недостатка в сочинениях, посвященных анализу феномена постиндустриализма, однако сама по себе начальная фаза существования этой системы задает крайне жесткие (и очень узкие) рамки для каких-либо обобщений.

Второе. Ситуация усугубляется отсутствием вообще какого бы то ни было опыта догоняющего развития в постиндустриальном мире. То есть отсутствует сам феномен, который мы намерены анализировать. Все наиболее успешные примеры догоняющего развития (в том числе и за последние пятьдесят лет) относятся к принципиально иному классу проблем - к трансформации традиционных обществ в индустриальные. Более того, как показывают события последнего десятилетия, пример индустриального скачка этих обществ вовсе не гарантирует им успешную адаптацию к вызовам постиндустриальной эпохи. Быстрый рост Японии и стран Юго-Восточной Азии натолкнулся к началу 1990-х годов на серьезные препятствия, связанные как раз с ограниченностью индустриальной модели роста, и их неспособностью (во всяком случае, пока) перейти в постиндустриальную систему координат. Можно предположить, что с серьезными проблемами такого же рода столкнется позднее и быстро растущий сейчас Китай.

Между тем анализ догоняющего развития должен опираться на значительный практический опыт. Работы А. Гершенкрона, содержащие наиболее развернутый и убедительный анализ догоняющей индустриализации, стали возможны только благодаря сравнительным исследованиям конкретных примеров из экономической истории (прежде всего Германии и России). Большинство других работ на эту тему, предлагающих более общие, универсалистские подходы к проблемам догоняющего развития, были написаны уже после выхода в свет трудов А. Гершенкрона.

Третье. Сама специфика постиндустриальной системы (в той мере, в какой мы сейчас с ней знакомы) приносит дополнительные аналитические трудности. Важнейшей характеристикой этой системы является очевидное усиление неопределенности всех параметров жизнедеятельности общества. Это связано с двумя особенностями постиндустриального общества, радикально отличающими его от общества индустриального. Во-первых, происходит резкое увеличение динамизма технологической жизни, что обусловливает столь же резкое сужение временных горизонтов экономического и технологического прогноза. Во-вторых, можно говорить о практически безграничном росте потребностей и соответственно резком расширении возможностей их удовлетворения (как в ресурсном, так и в технологическом отношении). Все это многократно увеличивает масштабы экономики и одновременно резко индивидуализирует (можно сказать, приватизирует) ее - как потребности, так и технологические решения становятся все более индивидуальными, что и обусловливает повышение общего уровня неопределенности.

Динамизм предполагает отказ от отраслевых приоритетов, устанавливаемых и поддерживаемых государством. Проблема здесь состоит не в общей неэффективности государственного вмешательства в хозяйственную жизнь, а в изменении самих принципов функционирования экономической системы. Если в индустриальную эпоху можно было наметить приоритеты роста на 30-50 лет и при достижении их действительно войти в число передовых стран (что и сделали в свое время сперва Германия, а потом Япония и СССР), то теперь приоритеты быстро меняются. Скажем, можно попытаться превзойти весь мир по производству компьютеров на душу населения, разработать программы производства самых лучших в мире самолетов и телефонов, но к моменту их успешного осуществления выяснится, что мир ушел далеко вперед. Причем ушел в направлении, о существовании которого при разработке программы всеобщей компьютеризации никто и не догадывался. Поэтому главными в наступающую постиндустриальную эпоху являются не "железки" (пусть даже и из области пресловутого "хай-тека"), а информационные потоки. Злоупотребление государства пресловутым стратегическим планированием есть "пагубная самонадеянность" (если использовать выражение Ф. Хайека) и может привести лишь к консервации отставания.

Тем самым проблема выявления сравнительных преимуществ страны становится гораздо более значимой, чем в условиях индустриализации. Вновь, как и на ранних стадиях современного экономического роста, необходимо отказаться от заранее заданных и предопределенных секторов прорыва и ориентироваться на выявление тех факторов, которые наиболее значимы для данной страны при данных обстоятельствах. Индивидуализация обусловливает важность децентрализации. Если для индустриального общества важнейшей характеристикой была экономия на масштабах, то в постиндустриальном мире роль ее все более сокращается. Разумеется, там, где остается массовое типовое производство, сохраняется и экономия на масштабах, сохраняется и роль крупнейших централизованных фирм. Но по мере того как на первый план выходят наука и возможности ее практического применения в экономической и социальной жизни, снижается и возможность экономии на масштабах, а за этим и созидательный потенциал централизации. Крах советского строя в значительной мере был связан с тем, что основанная на централизованном принятии решений система оказалась в принципе неспособной решить задачу "превращения науки в непосредственную производительную силу общества", хотя об этом с 1970-х годов постоянно говорилось на съездах КПСС.

Трудности и ограничения, налагаемые сегодняшним состоянием знания (точнее, незнания) природы постиндустриального общества, не следует, впрочем, рассматривать как аргументы в пользу отказа от его изучения или признания принципиальной невозможности проведения государством какой-либо осмысленной политики догоняющего роста. Мы лишь считаем необходимым подчеркнуть, что на нынешнем, начальном этапе формирования новой экономической и технологической системы экономисты и политики должны особенно осторожно относиться к собственным представлениям, так же как и рекомендациям. Пожалуй, можно быть уверенным только в одном: сегодняшние рассуждения и выкладки, какими бы обоснованными они нам не представлялись, в конечном счете (при достижении постиндустриальным обществом состояния зрелости) будут казаться весьма наивными.