5. Экономическая помощь наименее развитым странам и современные формы их эксплуатации.

  Одной из главных идей четвертого раздела инаугурационной речи Трумэна была необходимость объединить все возможные ресурсы американского общества и свободного мира для достижения целей внешней политики США в регионе слаборазвитых стран. Американские частные инвестиции при этом рассматривались как один из двух важнейших инструментов и ресурсов. В первые же дни после инаугурации президент дал понять, что рассматривает частные инвестиции как самый важный инструмент этой политики. Авторитетность этих заявлений подтверждала серьезность намерений администрации, после чего различные группы предпринимателей немедленно вступили в схватку за возможности повернуть «пункт-4» к себе лицом. Среди этих групп особо выделялись крупные международные сырьевые корпорации, высокотарифные (работающие на внутреннем рынке и внутреннем сырье) компании, а также группы мелких и средних предпринимателей.

Однако администрация, в лице госдепартамента, которому было поручено определять политику «пункта-4», повела себя довольно странно, как будто не замечая заинтересованности частного капитала, и, более того, практически не учитывая акценты, расставленные Трумэном. Таким образом, уже на первом этапе институционализации программы четко обозначилось желание госдепартамента отстранить американский частный капитал от активного участия в «пункте-4», а в лучшем случае доверить ему вспомогательную роль, и отдать предпочтение государственным инвестициям в форме технической, а затем и экономической помощи. С течением времени это желание материализовалось в стойкую тенденцию и даже политику.

Как ни парадоксально, но такой неожиданный поворот объяснялся именно повышенной важностью той роли, которая уделялась администрацией частному капиталу в планах преобразования слаборазвитых регионов. Как отмечалось, программа «пункта-4» рассматривалась как долгосрочный инструмент для интеграции этих регионов в структуру нового мирового порядка. Это была колоссальная задача, реализация которой требовала гигантских средств. В 1951 г., эксперты ООН утверждали, что рост слаборазвитых экономик только на 2% в год потребует ежегодных инвестиций в размере 19 млрд. долл. Учитывая то, что уровень внутренних накоплений здесь составлял только 5 млрд. долл., развитым странам (читай: США) необходимо было покрывать дефицит в размере 14 млрд. долл., большая часть которого приходилась на Южную и Юго-восточную Азию.

Тогда же, в 1951 г., председатель Консультативного комитета по международному развитию (IDAB) Рокфеллер утверждал, что из всего ежегодного совокупного дохода слаборазвитых стран в 80 млрд. долл. доля накоплений составляет не больше 6-7 млрд. долл., и из них только около 2–3 млрд. долл. попадает в производство. Поэтому Рокфеллер считал, что Запад должен организовать приток частных инвестиций в слаборазвитые страны порядка 3–4 млрд. долл. ежегодно, и это может радикально изменить ситуацию.

Не менее решительные предложения делали и другие американские политики. Так, один из самых влиятельных профсоюзных лидеров В. Ройтер считал, что Соединенные Штаты должны выделять на нужды развития 13 млрд. долл. ежегодно на протяжении 100 лет. Сенатор Б. Мак Махон полагал, что надо инвестировать, как минимум, 10 млрд. долл., а конгрессмен республиканец Дж. Джавитс утверждал, что 20 млрд. долл. ежегодных инвестиций на протяжении 50 лет могут обеспечить мир на планете.

Естественно, что эти оценки жестко критиковались, но даже урезанные наполовину или даже на две трети, они все равно требовали колоссальных средств. Такими средствами располагал только частный корпоративный капитал, и, фактически, он являлся единственной силой, способной трансформировать слаборазвитые регионы в нужном для администрации направлении.

Однако планы строительства послевоенного мирового порядка, господствовавшие в администрации, требовали не допустить бесконтрольного «расползания» капитала по миру, которое неизбежно усилит антиамериканские настроения, еще больше разгонит «локомотив» национализма, сделает ситуацию неуправляемой. Среди тех, кто формировал основу стратегических планов демократической администрации, сложилось твердое убеждение, что «частный капитал как инструмент международного развития... действует меньше всего там, где он больше всего необходим». Соответственно, одной из важнейших задач трумэновской внешней политики стала необходимость загнать поток этой величайшей энергии в «конструктивное русло», заставить его работать на планы администрации.

Тем не менее, внутри исполнительной ветви существовали существенные расхождения во взглядах на пути решения этой задачи. Сам президент полагал, что для успешного участия корпораций в планах администрации необходимо сделать все, чтобы создать для них благоприятный «инвестиционный климат» в слаборазвитых странах, т. е. условия для получения «достойных» доходов. С другой стороны, госсекретарь Ачесон считал, что, если корпорации не согласятся работать без «чрезмерной эксплуатации» местных ресурсов и местного населения, то лучше вообще перекрыть на время корпорациям путь в неосвоенные ими слаборазвитые регионы и заменить их государственными инвестициями (даже, если для этого нужно было рискнуть и добавить оборотов уже достаточно раскрученному маховику холодной войны).

Однако сырьевые гиганты не хотели ставить вопрос так, как это делали в госдепартаменте. С точки зрения корпораций («Стэндарт ойл оф Нью-Джерси», «Юнайтед Фрут», «Анаконда Коппер», «Арамко», «Файрстон Раббер» и т. п.), это было бы уместно, если бы у них не было возможности действовать в слаборазвитых странах без поддержки правительства. Но такие возможности у них были, и они ими благополучно пользовались. К 1950 г. 75% американских частных инвестиций и так шли в слаборазвитые страны Латинской Америки, Ближнего Востока и колонии стран ERP, (где по сути был создан режим «открытых дверей»). Здесь корпорации получали намного более высокую норму прибыли, чем в Европе (7,6%) или Канаде (14%). Она варьировалась от 17 до 31% и имела тенденцию к постоянному росту. Львиная доля американских инвестиций шла в сырьевые отрасли: в Латинской Америке и на Ближнем Востоке до 83%, а в колониях стран ERP – до 96%. Поэтому инвестиции в эти регионы в первое послевоенное пятилетие стремительно нарастали: от 8,8 млрд. в 1946 г. до 13,5 млрд. долл. в 1950 г. Таким образом, прирост составлял около 1 млрд. долл. в год.

Для администрации, в принципе, в этом не было ничего плохого – контроль над этими регионами был отлажен и сырьевая специализация закреплена. Хуже было то, что высокие нормы прибыли, по сути сверхприбыли, получаемой здесь американскими корпорациями, стали своеобразным стандартом, ориентируясь на который, последние выбирали страны и регионы для инвестиций. Соответственно, туда, куда хотела бы направить их администрация, они не шли. Так, в странах Южной Азии и ЮВА уровень инвестиций стабильно держался на очень низком уровне. В Индии прямые американские инвестиции составляли к концу 1950 г. 38 млн. долл., в Пакистане – 7,8 млн. долл., в Бирме, Иране, Таиланде и Цейлоне вместе – 8 млн. долл. Правда, в некоторых странах эти цифры были повыше: Филиппины – 149 млн. долл., Индонезия – 58 млн. долл., Египет – 40 млн. долл., однако этого было явно недостаточно с точки зрения американских стратегических интересов.

С другой стороны, было бы неверно утверждать, что корпорации не шли в слаборазвитые страны только потому, что им всего хватало в Латинской Америке и на Ближнем Востоке – не такова природа капитала, чтобы он останавливался на достигнутом. Корпорации были прекрасно осведомлены о возможностях получать достаточно высокую прибыль в других регионах и были готовы и хотели идти в эти регионы. Однако их останавливало то, что высокие нормы прибыли перекрывались еще более высокой степенью риска потерять инвестиции в силу самых разнообразных причин, связанных с политической нестабильностью, угрозой войн, неразвитостью материальной и рыночной инфраструктуры и т. п. Соответственно, они считали, что если правительство заинтересовано в том, чтобы частный капитал стал «передовым отрядом» западной цивилизации и нес с собой идеалы свободы и демократии и вообще участвовал в строительстве мирового порядка, оно должно «найти возможность либо увеличить доходность, либо уменьшить риск, либо и то и другое одновременно».

Именно в контексте этих ожиданий и было с интересом воспринято корпорациями появление «пункта-4», особенно его интерпретация президентом. Программа должна была стать реальным, хотя пока единственным, инструментом формирования в слаборазвитых странах таких условий для инвестиций, которые обеспечивали бы «и то, и другое одновременно», т. е. низкий уровень риска, как в Латинской Америке, и высокую прибыль, как в странах Персидского залива. В противном случае проявлять инициативу не имело смысла. Национальная ассоциация производителей утверждала в марте 1949 г. о готовности частного капитала инвестировать в слаборазвитые регионы 2 млрд. долл. ежегодно в случае, если программа «пункта-4» будет сориентирована на поддержку бизнеса.

Условия, которые правительство США должно было обеспечить для стимулирования инвестиций, уже весной 1949 г. от имени корпораций изложила Международная торговая палата (ICC) в своем «Международном кодексе честного обращения с иностранными инвестициями». Анализ основных положений «Кодекса» позволяет говорить о том, что корпорации требовали, чтобы администрация добилась от слаборазвитых стран отказа от защиты и поддержки национального капитала и национального производства, предоставляя «равные права» американским сырьевым гигантам, т. е. фактически добивалась отказа от значительной части их суверенитета.

Главным инструментом создания «благоприятного инвестиционного климата» для американского частного капитала должны были стать, по мысли руководителей ICC, двусторонние договора «О дружбе, торговле и экономическом развитии», которые обязали бы правительства слаборазвитых стран обеспечить требуемые условия. Предполагалось, что главным рычагом принуждения к заключению двусторонних договоров будет государственная техническая помощь – второй после частных инвестиций элемент «пункта-4». В решениях Национального совета по внешней торговле (ноябрь 1949 г.) подчеркивалось, что «пользование благами программы должно быть ограничено теми странами, которые демонстрируют готовность сотрудничать в рамках договоров, обеспечивающих честное и недискриминационное отношение к американским предпринимателям».

Кроме того, техническая помощь должна была выполнять не только роль своеобразной «наживки», но и работать на увеличение доходности частных американских инвестиций. Лидеры международных сырьевых гигантов требовали, чтобы ею были охвачены такие сферы как «здравоохранение, санитария, образование и, до некоторой степени, коммуникационные проекты, которые из-за своей масштабности, низкой доходности и политического характера не привлекают более иностранный капитал на инвестиционной основе. Примерами здесь могут служить проекты ирригации и защиты от наводнений, некоторые типы сельскохозяйственного развития, портовых сооружений, железнодорожного развития, дорожного строительства». Представители большого бизнеса пытались доказать, что поддержка американских частных инвестиций является единственным рациональным использованием технической помощи, которая «самостоятельно не сможет дать новый импульс экономическому развитию или осуществить радикальные изменения экономических условий в этих странах».

Таким образом, «двусторонние договора» должны были стать «сердцевиной» «пункта-4», его «идеальным инструментом», а техническая помощь – лишь вспомогательным элементом. На основании анализа требований корпораций можно отметить, что общая направленность этого тандема была сориентирована на рост доходов, на сверхприбыль в большей степени, чем на снижение риска потерь, т. е. заинтересованность в росте доходов перевешивала опасения, связанные с возможными потерями некоммерческого характера. Таким образом, корпорации предпочли сделать акцент на первом компоненте формулы « либо увеличить доходность, либо уменьшить риск, либо и то и другое одновременно», что, в целом, отражало природу корпоративного интереса: сверхприбыль любой ценой.

Смысл компромиссной позиции корпораций был довольно близок к личной позиции президента по этому вопросу. Корпорации по сути заявляли: «Да, мы согласны участвовать в планах строительства мирового порядка и инвестировать туда, куда сочтет необходимым администрация, но дайте нам возможность получать там высокую прибыль, поскольку мы не можем заниматься благотворительностью в таком масштабе».

Однако госдепартамент не мог согласиться с таким подходом (личная позиция президента мало что решала – в вопросах внешней политики он в большинстве случаев шел за Дином Ачесоном). Поэтому дипломатическое ведомство всеми способами старалось переключить фокус дискуссии с проблемы повышения доходности инвестиций и в частности двусторонних договоров на вторую часть формулы – снижение риска при помощи гарантий (страхования) для инвестиций. Что касается повышения доходности, то был предложен менее радикальный вариант, не затрагивавший отношений со странами-реципиентами, – налоговые льготы. Особый акцент, сделанный администрацией на этих двух инструментах, объяснялся тем, что именно они позволяли регулировать и направлять инвестиционные потоки в нужное «конструктивное русло».

  Эта позиция администрация вызвала ожесточенное сопротивление со стороны корпораций. В результате, соответствующие законопроекты, направленные на создание системы гарантий и предоставление технической помощи, разработанные в госдепартаменте, были осенью 1949 г. в конгрессе провалены. В ходе попытки повторного рассмотрения программы технической помощи в январе 1950 г. стало ясно окончательно, что без учета интересов корпораций идея «пункта-4» умрет – слишком велико было их влияние на конгресс и общественное мнение в тот момент. Поэтому, под угрозой нового и, возможно, окончательного провала, требования корпораций были учтены, закон о технической помощи был превращен в более широкий «Закон о международном развитии» (AID) с интеграцией в него положений о «двусторонних договорах», создании IDAB, «совместных комиссиях», «честной доле» и т. п.

Однако все эти пункты были прописаны в законе таким образом, что являлись только потенциальными рычагами давления на администрацию, ни к чему ее, по сути, не обязывая. Все зависело от способности частного бизнеса заставить госдепартамент следовать «духу» этих положений, в то время как «буква» позволяла уклониться.

 Хотя предполагалось, что IDAB должен был стать консультативным органом, огромное влияние Рокфеллера как в правительстве, так и в деловом мире могло придать решениям этого комитета значительный вес. С другой стороны, было ясно, что комитет создавался не совсем для выработки стратегии развития «пункта-4» (трудно представить, что такого типа орган мог что-либо навязать Д. Ачесону), как указывалось в AID, скорее для согласования, «притирки», адаптации точки зрения правительства к интересам различных групп американского общества, в первую очередь, крупного частного капитала.

Посредничество Рокфеллера между бизнесом и администрацией не носило формальный характер, поскольку миллиардер-бизнесмен имел свой личный интерес в программе «пункта-4». В первую очередь, потому, что до войны, на протяжении 8 лет он возглавлял программу американской государственной технической помощи в Латинской Америке (IIAA), и функционировала эта программа как инструмент продвижения в Латинскую Америку крупных американских сырьевых корпораций, среди которых «империя Рокфеллера» явно выделялась. После создания административной структуры «пункта-4» (ТСА) в конце 1950 г., IIAA была в него интегрирована в качестве структурного подразделения, и Рокфеллер пытался сохранить хотя бы относительную независимость своего детища. Более того, он хотел не только отстоять эту модель, но и сделать ее образцом для других регионов, что позволяло поставить весь «пункт-4» на службу американским сырьевым гигантам, а заодно и попытаться увеличить государственные вливания в IIAA. С другой стороны, Рокфеллер был в близких отношениях с президентом, разделял многие его взгляды, в том числе и на роль слаборазвитых стран в структуре строящегося мирового порядка, и поэтому интересы администрации и США в целом были не на последнем месте в системе его приоритетов. Именно имея все это в виду, Рокфеллер был не прочь занять пост администратора ТСА, а когда не получилось, то не отказался от поста председателя IDAB, в рамках которого развил максимальную активность.

Необходимо отметить, что создание ТСА в конце 1950 г. совпало с важнейшим шагом в формировании американской стратегии в регионе слаборазвитых стран – «докладом Грея». Чтобы узнать какую-то «синтетическую» точку зрения общества, которую должен был формировать IDAB, и иметь формальную реакцию для принятия окончательного решения, Трумэн обратился к Рокфеллеру как к главе упомянутого комитета с просьбой «рассмотреть предложения м-ра Грея относительно нашей политики в слаборазвитых регионах в контексте всего доклада», а также «целей и политики программы пункта-4». Хотя доклад Грея был представлен президенту в самый разгар Корейской войны (первая половина ноября 1950 г.) и изобиловал ссылками на необходимость «встретить военную угрозу советского коммунизма», тем не менее общий акцент в отношении слаборазвитых стран по-прежнему делался на долгосрочные программы экономического развития. Указывая, что «частные инвестиции должны рассматриваться как самый желательный инструмент» такого развития, доклад все же подчеркивал, что «в существующих условиях особый акцент на займы общественного капитала..., координируемые с предоставлением технической помощи, ...должен быть признан как особенно важный для интенсивной программы развития», т. е. делал основной упор на наращивание согласованных усилий государственной технической помощи и займов МБРР и Экспортно-Импортного банка США (600–800 млн. долл. в год). В то же время, в отношении частных инвестиций в документе подчеркивалось, что «в свете настоящих событий должна быть признана неопределенность их эффективности во многих районах».

Далее в докладе Грея указывалось на чрезвычайную необходимость осуществления программы «пункта-4». Аргументы при этом выдвигались следующие: 1) программа поможет «облегчить инфляционные проблемы в краткосрочном плане и поддержать экспортные рынки для американских товаров в долгосрочном аспекте»; 2) она является выражением «гуманитарного инстинкта» американцев «помогать менее удачливым нациям»; 3) это важнейший инструмент «самозащиты от коммунизма». Учитывая все это, комитет предположил, что «эффективная программа потребует до 500 млн. долл. в год в течение нескольких лет». По вопросу о принципах управления всей внешней помощью комитет высказался за создание специальной организации, координирующей все программы предоставления грантов и технической помощи.

Таким образом, основные рекомендации данного документа, составившие впоследствии базу американской внешней экономической политики, жестко следовали новой стратегии, разрабатываемой в госдепартаменте и реализованной в директиве NSC-68, и полностью расходились с представлениями американского крупного международного бизнеса на основные задачи правительства США в слаборазвитых регионах.

В начале марта 1951 г., т. е. через четыре месяца после обращения к нему президента и на месяц позже обозначенного Трумэном срока, комитет Рокфеллера в докладе, названном «Развитие партнерства», изложил свою точку зрения на американскую политику в регионе слаборазвитых стран. Основной посылкой доклада стало утверждение, что «доклад Грея» недооценил опасность коммунистической агрессии. А коли так, то на первое место выходят именно краткосрочные проблемы мобилизации всех ресурсов для обороны как самих США, так и всех «свободных наций». Для обороны США первостепенную роль на данном этапе играет проблема доступа и наличия стратегического сырья, которое США в огромной степени ввозят именно из региона слаборазвитых стран. А для обороны «свободных наций» этого региона необходимо увеличить их внутреннюю и внешнюю сопротивляемость, что требует срочного улучшения условий жизни населения и быстрого экономического развития. Таким образом, проблемы слаборазвитых регионов оказывались «нераздельными» с проблемами мобилизационных усилий США.

В отношении долгосрочного аспекта программ развития, на который делал упор «доклад Грея», комитет Рокфеллера отметил, что в существующей чрезвычайной ситуации многие ее части должны быть на время отложены, особенно гуманитарного, «сентиментального» характера. Однако над теми ее частями, которые нацелены на создание фундамента для нового мирового порядка, необходимо продолжать работать даже в условиях чрезвычайного положения.

Такая смена акцентов (с долгосрочного развития на краткосрочную оборону) требовала, по мнению IDAB, смены инструментария: займы и техническая помощь крайне неэффективны в краткосрочном плане. Задачи обороны (быстрые сдвиги в уровне жизни и ускорение разработки сырьевых ресурсов) потребуют инвестиций в слаборазвитые регионы в размере 4-5 млрд. долл. в год. Большую часть, основу этого потока должны составить частные инвестиции, а кредиты, гранты, техническая помощь должны их дополнять.Тем не менее, комитет одобрил предложенную в докладе Грея сумму в 500 млн. долл. в год на техническую помощь.

Кроме того, в докладе IDAB Рокфеллер предложил использовать новый элемент во внешнеэкономической политике. Было заявлено, что «некоторое количество проектов общественных работ стало бы существенным дополнением наших общих оборонных усилий. Они могли бы быть двух основных категорий, во-первых, направленные на производство стратегических и дефицитных материалов и, во-вторых, направленные на укрепление экономической мощи тех наций, которые подвергаются угрозе агрессии». Для осуществления этой программы предлагалось создать специальный орган – Администрацию международного развития (IDA), который сконцентрировал бы ресурсы других стран и международных агентств, составлял и реализовывал планы общественных работ в слаборазвитых странах. Чтобы данная программа имела высокую коммерческую эффективность, предлагалось финансировать ее не за счет грантов, а за счет займов.

 С точки зрения комитета Рокфеллера, частный капитал является самым эффективным инструментом достижения задач чрезвычайного периода. Программы технической помощи, общественных работ, кредиты IBRD и EIB – все это должно быть поставлено на службу частному капиталу, должно создавать условия для частных инвестиций через улучшения «человеческого фактора», совершенствование материальной и финансовой инфраструктуры и т. д.

Однако IDAB полагал, что предложенных выше мер было явно недостаточно, чтобы обеспечить дополнительный необходимый приток частных инвестиций в слаборазвитые страны. Поэтому комитет Рокфеллера рекомендовал также такие широко обсуждаемые меры поощрения инвестиций, как налоговые стимулы, двусторонние налоговые и коммерческие договора, а также страхование американских инвестиций. Кроме того, было предложено создать Международную финансовую корпорацию (IFC) в качестве филиала IBRD, которая могла бы предоставлять кредиты западным инвесторам, действовавшим в слаборазвитых странах.

Самый большой акцент в своих рекомендациях президенту комитет Рокфеллера сделал на том, что суровые проблемы оборонной мобилизации, и, особенно, ее сырьевой аспект, «не могут быть решены распыленными усилиями нескоординированных агентств с неразграниченной дублирующей друг друга ответственностью и противоречивыми функциями». Поэтому необходимо максимально быстро централизовать и унифицировать всю внешнеэкономическую деятельность правительства США через создание единого агентства (ОЕА), т. е. «запрячь всех коней в одну упряжку».

Эта координация была необходима для того, чтобы не допустить распыления усилий и ресурсов, сконцентрировать и направить их в единое русло стратегии помощи, за выработку которой также должен отвечать администратор ОЕА. Это была исключительно деликатная проблема, решить которую конкурирующие в области внешнеэкономической помощи агентства были не в состоянии. Необходимо было найти исключительно тонкий, единственно верный компромисс между долгосрочными и краткосрочными задачами, совместить перспективные цели строительства мирового порядка и «горящие» оборонные потребности чрезвычайного положения, соединить усилия и снять противоречия между интересами частного капитала и правительства, определить «момент истины» между региональным и национальным, двусторонним и многосторонним подходами к проблеме помощи развитию, найти в каждом отдельном случае единственно правильное соотношение между займами и грантами и т. д. «Без такого объединяющего агентства мы будем иметь сумятицу и конфликты, трения и неэффективность, а возможно, и невосполнимые потери, что будет на руку потенциальным агрессорам», – утверждалось в докладе

В обращении Трумэна к IDAB явственно сквозило желание иметь умеренную точку зрения комитета Рокфеллера на радикально проправительственные предложения Грея как точку опоры в отношениях с бизнесом. В первую очередь, это касалось «пункта-4». Однако в своих выводах комитет вышел далеко за рамки рекомендаций по «пункту-4», как его понимали в администрации, и, по сути, изложил первую развернутую программу американской стратегии в регионе слаборазвитых стран в контексте строительства мирового порядка. В отличии от планов госдепартамента, техническая помощь в программе IDAB занимала ничтожно малое место. Что касается умеренности, то, на наш взгляд, общая тональность и суть предложений доклада комитета Рокфеллера позволяет говорить о его желании занять промежуточную позицию между двумя полярными мнениями правительства и бизнеса и, по возможности, сблизить их..

Однако американские международные корпорации были настроены бескомпромиссно. Эту свою позицию они очень оперативно (уже в мае 1951 г.) изложили в документе, специально подготовленном Международной торговой палатой (ICC) как ответ на доклад IDAB. В целом, этот документ, названный «Бизнес и международное экономическое развитие», подверг «Развитие партнерства» достаточно жесткой критике.

  Во-первых, ICC не согласилась с IDAB в определении приоритетов американской внешней политики, а именно, с главным акцентом на краткосрочные задачи обеспечения сырьевыми ресурсами с точки зрения военно-стратегических оборонных потребностей. По мнению бизнесменов, развитие долгосрочной ресурсно-сырьевой базы для западной промышленности, которая явно испытывает нехватку сырья, «должно стать главной и постоянной целью американской политики международного развития», т. е. IDAB, с точки зрения корпораций, явно переоценил коммунистическую угрозу.

Хотя ICC «аплодировала» комитету Рокфеллера за «особую важность», приданную необходимости стимулировать поток частных инвестиций, здесь же указывалось, что IDAB, встав на сторону администрации, сделал основной упор на меры стимулирования правительством США, а не на создание и поддержание «инвестиционного климата» самими слаборазвитыми странами. С одной стороны, это тормозит частные инвестиции и «позволяет сделать фальшивый вывод, что частный капитал не сможет выполнить работу и поэтому надо прибегнуть к общественному инвестированию и правительственным мероприятиям в любой и всех сферах экономической деятельности. Таким образом, возможности для частного капитала будут еще больше сужены»

С другой стороны, правительственные и общественные программы экономической помощи, которые также поддерживает комитет Рокфеллера и которые, якобы, также направлены на формирование условий для инвестиций, развращают слаборазвитые страны, формируют у них настроения иждивенчества, ожидания, что можно решить свои проблемы за счет очередной порции помощи, а не полноценного экономического развития, которое в первую очередь требует создания «инвестиционного климата». «Партнеры по прогрессу, – назидательно подчеркивалось коммерческой палатой, – должны стать нашими партнерами в создании условий, необходимых для здорового экономического развития»

Горячо одобряя сам принцип необходимости стимулирования частных инвестиций, палата резко критично отнеслась к конкретным мерам, предлагавшимся комитетом Рокфеллера. Так, ликвидация двойного налогообложения должна касаться всех инвестиций, а не только новых. Международная финансовая корпорация должна создаваться не за счет вкладов правительств в IBRD, а за счет частных вкладов по уже понятным причинам. По тем же причинам абсолютно неприемлемой оказалась идея страхования инвестиций через облигации Экспортно-Импортного банка и т. д.

Что касается правительственной программы экономической помощи, то она критиковалась в еще большей степени. Так, поддержанная IDAB сумма в 500 млн. долл. на техническую помощь представлялась палате чрезвычайно завышенной. Достаточно было ее небольшой части – только чтобы стимулировать «максимальную степень самопомощи» стран-реципиентов Кроме того, палата возражала против использования ООН в программах развития и против создания IDA, поскольку международные организации зарекомендовали себя крайне неэффективными в деле развития .

 Несмотря на то, что палата активно подчеркивала сходство позиций в отношении необходимости создания единого агентства, управлявшего бы всеми видами внешнеэкономической активности, в целом расхождения были настолько велики, что создавалось впечатление будто Рокфеллер просто не понимал (или даже предал) интересы крупного международного капитала.

Конечно, это было не так. Рокфеллер действительно был заинтересован объединить усилия правительства и частного капитала ради строительства нового мирового порядка, планы которого он разделял с администрацией, что было ясно прописано в «Развитии партнерства». Но его компромиссный вариант привлечения сырьевых корпораций к планам администрации был слишком громоздким и несколько запоздавшим. Весной 1949 г. этот вариант был бы принят корпорациями «на ура», поскольку они сами предлагали президенту нечто подобное. Теперь же, весной 1951 г., идти на уступки администрации и перестраивать свою работу под интеграцию в ее планы было для корпораций бессмысленно – через полтора года в случае удачных президентских выборов (а это было очень вероятно) можно было надеяться перестроить работу правительства под планы корпораций.

Таким образом, доклады Грея, IDAB и ICC четко обозначили наличие в верхних кругах американского общества трех доминирующих точек зрения на роль «пункта-4» и американского частного капитала в послевоенном переустройстве мира.

Доклад Грея отражал позицию администрации и предполагал отстранение частного капитала от активного участия в процессе структурирования нового мирового порядка. Основную роль здесь должны были сыграть правительственные программы. В той части слаборазвитого мира, где основы нового порядка уже просматривались (Латинская Америка, часть Ближнего Востока), активизация корпораций допускалась как исключение, но только под жестким (хотя и косвенным) контролем правительства. В целом, эта позиция объективно отражала интересы высокотарифных отраслей американского бизнеса, а также мелкого и среднего капитала.

Доклад IDAB предполагал, что указанное исключение можно сделать правилом и использовать частный капитал как активный инструмент строительства миропорядка во всем слаборазвитом регионе, контролируя и направляя его через достаточно сложную систему рычагов, таких как IDA, IFC, двусторонние договора, правительственная техническая помощь, кредиты, гарантийные облигации EIB, налоговые льготы. Более того, акцент, сделанный в докладе на необходимость гарантирования (страхования) американских инвестиций, означал, что сырьевые гиганты должны были получить конкурента в лице мелкого и среднего капитала, что могло положительно отразится на эффективности и благообразности их деятельности. В то же время, хотя это и не было открыто сказано, Рокфеллер подразумевал, что в упомянутом выше освоенном регионе с частного капитала можно было снять ограничительные рамки вообще, поскольку Латинская Америка уже готова к промышленной фазе развития.

Доклад ICC утверждал, что крупному частному капиталу (но не мелкому и среднему) необходимо обеспечить полную свободу и максимальную поддержку со стороны правительства США в деле освоения слаборазвитого региона. Централизованный контроль Вашингтона над процессом внешнеэкономического развития является «фатальной ошибкой», которая может «подорвать основу свободной конкурентной мировой торговли» . Довод администрации, что хищническое, ничем не сдерживаемое поведение корпораций приведет к ослаблению политических позиций США в слаборазвитом регионе – несостоятелен, ибо бизнес понимает, что «имеет обязательства перед собой и всей западной цивилизацией» и не станет рубить сук, на котором сидит.

Исходя из различного понимания роли и места частного американского капитала, по-разному толковалось и предназначение технической помощи. Сырьевые гиганты требовали, чтобы минимальная техническая помощь использовалась в основном как «крючок с наживкой» для создания «благоприятного инвестиционного климата» правительствами слаборазвитых стран и как метод субсидирования деятельности корпораций. IDAB рассматривал техническую помощь как важнейший инструмент создания такого климата только там и тогда, где и когда правительство США сочтет нужным (чтобы основную работу потом сделал все же частный капитал). Грей и госдепартамент видели в ней основной инструмент экономических преобразований, орудие «первоначального проникновения» и первичного структурирования экономик, по крайней мере, на период закрепления США в слаборазвитых странах.

Естественно, президент, стараясь двигаться в направлении, выработанном госдепартаментом, был обязан каким-то образом продемонстрировать, что готов учесть те рекомендации, которые представляют собой тенденцию и не идут радикально вразрез с линией правительства. Соответственно, первой реакцией Трумэна на эти предложения было объявление о намерении интегрировать ТСА в ЕСА– административную структуру «плана Маршалла». Хотя это и не в полной мере отражало требования IDAB и ICC по созданию суперорганизации, Рокфеллер, тем не менее, оценил это предложение как «шаг в правильном направлении». Еще одной рекомендацией IDAB, которая совпадала с представлениями правительства и была включена в бюджетные законопроекты, стала необходимость выделения 500 млн. долл. для программ технической помощи ТСА. Правда, на этом взаимопонимание администрации и IDAB закончилось.

Однако Рокфеллер продолжал бороться за свои идеи. Особенно заметной в этом отношении стала его статья в «International Affairs», опубликованная в июле 1951 г. Здесь он, уже как частное лицо, прямо указывал, что интерпретация «пункта-4» госдепартаментом – ошибочна.

По Вашингтонскому консенсусу развивающимся странам, в частности на африканском континенте, было рекомендовано осуществлять всеобъемлющую либерализацию национальной экономики, для эффективного регулирования экономического развития, в том числе для привлечения иностранного капитала, осуществления последовательной приватизации государственной собственности.

Страны Африки, 34 из которых относятся к самым бедным странами мира, крайне заинтересованы в притоке прямых иностранных инвестиций в свою экономику. . Широко признается вклад таких инвестиций в решение экономических проблем всего этого региона и его вовлечения в мировые процессы интернационализации и глобализации.

Однако в 60-е и 70-е годы ХХ в. большинство африканских стран после получения независимости существенно ужесточило свою политику по отношению к прямым зарубежным инвестициям. В некоторых случаях это привело к национализации иностранных предприятий. Такая позиция была отчасти связана с господством теории зависимости (dependence theory)3 , согласно которой возможности развития в социальной и экономической сферах наименее развитых стран определялись, прежде всего, развитыми государствами. А в связи с экспансией транснациональных корпораций, появлялись обвинения в экономическом колониализме, эксплуатации, привнесении в страны Африки несвойственных им привычек, потребительских вкусов и неуместных технологий.

На смену теории зависимости приходит теория взаимозависимости5 . В соответствии с данной теорией, развивающиеся страны важны для развитых стран, поскольку экономика последних зависит от ресурсов менее развитых стран. Появляется, как отмечали, в частности, Х. Амирахмади и В. Ву6 , "сдвиг парадигм в отношении развития" ("Paradigmatic Shift in Development Thinking").

Изменению ситуации в этом направлении способствовал целый ряд факторов: замедление экономического роста в развивающихся странах и недостаточный уровень накопления капитала в них; · уменьшение привлекательности многих стран мировой периферии в качестве получателей прямых зарубежных инвестиций, наряду с возрастающей их заинтересованностью в приобретении новых технологий, необходимых для ускорения структурных изменений в экономике в условиях прогрессирующей ее глобализации; потеря иллюзий о преимуществах банковских кредитов по сравнению с прямыми иностранными инвестициями, в том числе в связи с растущими трудностями в обслуживании и возврате кредитов; давление транснациональных банков, правительств стран-кредиторов, МВФ и Мирового банка на развивающиеся страны, с целью либерализации их экономики; · растущее осознание странами бывшей "социалистической ориентации" и другими слаборазвитыми странами того факта, что бюрократические методы управления экономикой и государственного контроля за экономическими процессами являются неэффективными, что затраты их "общественного сектора" чрезмерно раздуты.

Аактуализация проблемы нехватки валютных средств вследствие сокращения инвестиций в развивающиеся страны (как прямых, так и портфельных), неравномерного их распределения и хронических торговых дисбалансов у развивающихся стран. Правительства этих стран, потеряв доверие к существующей стратегии, были вынуждены изменять свои взгляды на прямые иностранные инвестиции. Особенно сильное влияние на них оказали распад Советского Союза и процессы либерализации в Восточной Европе, нанесшие серьезный удар по идеологии централизованного планирования и практике инвестирования, целиком контролируемого государством.

В период 80-х гг. ХХ в. почти половина африканских государств создала новые или усовершенствовала существующие инвестиционные кодексы с целью создания более привлекательных условий для привлечения прямых иностранных инвестиций, в том числе в разные отрасли своей экономики. Были сняты ограничения на владение контрольными пакетами акций новых предприятий, уменьшены бюрократические преграды (облегчены процедуры одобрения правительством предлагаемых инвестиционных проектов, выдачи разрешений, лицензий, процедуры регистрации и доступа в страну и др.). Изменения затронули и сферу валютного регулирования, наиболее значимую для потенциальных инвесторов, в частности, с точки зрения возможностей вывоза прибылей. Начали осуществляться положительные сдвиги в области защиты интеллектуальной собственности и передачи современных технологий. Большинство африканских стран начинает предлагать инвесторам налоговые и другие льготы для создания предприятий с иностранным капиталом.

Немаловажное значение имело и более активное участие стран Африки в международных (многосторонних и двусторонних) соглашениях. Уже к июню 1996 г. африканскими странами было заключено почти 260 двусторонних соглашений, касающихся инвестиций (155 из них предусматривали устранение двойного налогообложения), а к январю 1999 г. число таких соглашений увеличилось до 3639 . К концу 1996 г. 41 африканская страна стала членом МИГА (Multilateral Investment Guarantee Agency (MIGA)10 ), 26 стран ратифицировали Нью-Йоркскую и 23 - Парижскую конвенции, предусматривающие защиту инвестиций (первая), патентов и интеллектуальной собственности (вторая) 11 .

В африканские страны иностранные инвестиции стали поступать хотя и в небольших объемах, но сравнительно постоянно. За период с 1970 по 2001 гг. размеры притока иностранных инвестиций увеличились почти в 28 раз и, в конце концов, достигли 18,8 млрд долл.12.

Вместе с тем изменение отношения к иностранному инвестированию не смогло в полной мере компенсировать проблемы, обусловленные несовершенством управления экономикой и общим ее плохим состоянием. Поэтому несмотря на усилия по улучшению бизнес-климата и условий инвестирования, защите инвестиций со стороны международных организаций, иностранные инвестиции в африканских странах находились, в общем, на скромном уровне, по сравнению с уровнем иностранных инвестиций в других регионах мирового хозяйства.

Мировой приток прямых иностранных инвестиций увеличился между 1970-1974 и 1996-2000 гг. почти в 48,2 раза; в развивающихся странах в целом он вырос в 46,9 раза, в странах же африканского континента увеличился в 10,9 раза13 . Накопленные прямые иностранные инвестиции за период с 1971 по 2000 г. в мире возросли почти в 38 раз, достигнув 6,3 трлн долл., в Африке они выросли лишь в 11 раз, достигнув к 2000 г. 142 млрд долл.14

В целом за тридцатилетний период (с 1971 по 2001 г.) на долю Африки пришлось всего 2,5% мирового притока прямых иностранных инвестиций и менее 10% их притока в развивающиеся страны.

Тренд доли притока таких инвестиций в африканские страны в общей его величине в развивающиеся страны в этот период имел отрицательный коэффициент, равный -0,48.

Вместе с тем в период с 1961 по 2003 г., несмотря на общую повышательную тенденцию в притоке прямых иностранных инвестиций на африканский континент, имели место отдельные периоды не только быстрого роста, но и снижения его размеров.

Пиковый приток 1985 г. был обусловлен кратковременным увеличением притока в пять экспортирующих нефть стран - Египет, Камерун, Нигерию, Анголу, Ливию. По данным Мирового банка, более 80% прямых иностранных инвестиций было направлено в нефтяной сектор экономики15.

Значительный пик притока (4,7 млрд долл.) приходится на 1989 г., прежде всего за счет рекордного притока инвестиций в Нигерию (1,884 млрд долл.; эта величина впоследствии была превышена лишь единожды) и Либерию (656 млн долл. - абсолютный рекорд притока в эту страну).

Резкий рост притока прямых иностранных инвестиций в 1997 г. был вызван неожиданным увеличением объема инвестиций в ЮАР (годовой приток составил 3,8 млрд долл., по сравнению с 816 млн в предыдущем году), Эфиопию (приток вырос с 22 млн в 1996 г. до 288 млн в 1997), а также продолжающимся ростом инвестиций в экономику нефтедобывающих стран (в Египет - с 636 до 891 млн долл., в Анголу - 412 млн против 181 млн долл. в 1996 г.). При этом иностранный капитал активно участвовал в реализации ряда приватизационных проектов, прежде всего в ЮАР16.

Несмотря на впечатляющий пик 2001 г., объем притока прямых иностранных инвестиций у большинства африканских стран остался на уровне 2000 г. Увеличение притока капитала на 8 млрд долл. объясняется лишь реализацией нескольких крупных проектов в ЮАР и Марокко. Приток инвестиций в ЮАР был связан с перераспределением долей в холдинге "Anglo-American and De Beers", покупкой доли, принадлежащей "De Beers". В Марокко были проданы 35% акций Morocco-Telecom, что привело к увеличению притока иностранных инвестиций до 2,7 млрд17.

34 наименее развитые африканские страны имели трудности с привлечением прямых иностранных инвестиций из-за небольших объемов внутреннего рынка, низкого уровня внутренних инвестиций, плохой инфраструктуры, политической нестабильности, частых изменений в экономической политике, коррупции, неблагоприятного инвестиционного режима18.

В период 1961-1994 гг. приток инвестиций в Африку в целом определялся капиталовложениями в производство нефтедобывающих стран. Девять стран - главных экспортеров нефти (в последнее время их число увеличилось до десяти) получили более 59% суммарного объема прямых иностранных инвестиций.

В то же время практика участия в международных соглашениях, обеспечивающих гарантии для инвестиций (MIGA) и регулирующих решение спорных вопросов (ICSID) и заключение соглашений о защите инвестиций и доходов инвесторов, привела к некоторой диверсификации в притоке прямых иностранных инвестиций, которые стали направляться не только в добычу полезных ископаемых (в основном нефти), но и в другие сферы экономики африканских стран. Так, Лесото, Мозамбик, Танзания и Уганда получили инвестиции для развития сельского хозяйства, легкой промышленности, инфраструктуры. При этом наблюдался быстрый рост таких инвестиций. Однако наряду с заметным увеличением объемов прямых иностранных инвестиций в экономику Анголы, Танзании, Уганды (в 1995-2000 гг.), Судан (1997-2000), Кот-Д`Ивуар (1995-2000), Лесото (1995-1998), в 1997-2000 гг. уменьшился приток инвестиций в Экваториальную Гвинею, и особенно в Нигерию. Доля нефтедобывающих стран уменьшилась с 59% до 48,2%, а в 2001 г. она составила всего 27,6% притока прямых иностранных инвестиций на африканский континент. В группе этих стран ранее большую часть инвестиций получали Нигерия и Египет. Но в 2001 г. их доля в общем объеме поступлений прямых иностранных инвестиций в Африку сократилась до 9,4%, против 25,7% в 1996-2000 гг. и 54% в 1961-1995 гг.

В целом иностранные инвестиции в африканскую экономику шли по пяти основным направлениям: в страны с богатыми природными ресурсами, в страны, в которых осуществлялись серьезные структурные экономические реформы (например, в Мозамбик, Танзанию, Уганду), в страны с активной политикой привлечения инвестиций в экспорториентированные отрасли, в страны, обладавшие емкими внутренними рынками (ЮАР, Нигерия, Кот-Д`Ивуар и другие), в страны со специальными сравнительными преимуществами (location advantages) - например, в Лесото и Свазиленд, которые использовались как канал для торговли с ЮАР в период, когда в отношениях с этой страной применялись международные санкции.

Вместе с тем следует подчеркнуть (на что обращают внимание и эксперты ВТО20): из-за ограниченности разведанных запасов природных ресурсов и небольших объемов внутренних рынков большинство африканских стран пока недостаточно привлекательны для иностранных инвесторов. В связи с этим либерализация инвестиционных режимов на африканском континенте оказывается не единственным условием для привлечения инвестиций, для сохранения их притока на постоянно высоком уровне. В условиях экономической глобализации приток иностранного капитала вообще не всегда зависит от факторов, находящихся под контролем страны, желающей получить инвестиции.

Ключевым моментом оказывается стратегия транснациональных корпораций, на основании которой ими определяется выбор той или иной страны. Этот выбор зависит от многих факторов: возможностей выхода на локальный, региональные и мировые рынки, наличия природных ресурсов, дешевой и квалифицированной рабочей силы, уровня экономического развития страны, уровня развития инфраструктуры, состояния местного бизнеса, национальной стратегии развития экономики, места и роли страны в системе международного разделения труда, состояния мировой хозяйственной конъюнктуры. При оценке этих факторов решающее слово остается за транснациональными корпорациями.

В то же время нельзя недооценивать и инициативные решения правительств африканских государств, учитывающие политику других стран, претендующих на привлечение иностранных инвестиций, и возможности разработки инвестиционных проектов, ориентированных на повышение эффективности национальной экономики (efficiency-seeking investment). Тем не менее важнейшими факторами привлечения инвестиций в Африку по-прежнему остаются привлекательные приватизационные проекты и наличие природных ресурсов.

В целом можно сказать, что ситуация с привлечением инвестиций не безнадежна. Тенденции последних лет позволяют рассматривать возможности привлечения прямых иностранных инвестиций в данный регион мирового хозяйства с осторожным оптимизмом. Однако анализ основных трендов свидетельствует о том, что существующие подходы не позволяют достичь желаемых результатов и необходим поиск новых решений проблем слаборазвитых стран Африки.