Глава 2.

Глобализация и процесс изменения границ

в международных отношениях

По завершении «холодной войны» и особенно после дезин­теграции Советского Союза в 1991 г. мир вступил в новую фазу в развитии международных отношений, которую — возможно, из-за отсутствия более удачного термина — часто называют глобализацией. Столь общее определение, по-видимому, являет­ся корректным в силу двух обстоятельств. Во-первых, оно под­разумевает открытие пространства, ранее занятого миром соци­ализма, который бросал вызов самим основам и функциониро­ванию капитализма во всем мире. Во-вторых, оно одновремен­но открывает дорогу капитализму как модели развития и как мировой системе к дальнейшему продвижению и охвату про­странств, которые в силу политики «холодной войны» находи­лись за пределами его контроля. Таким образом, глобализация начала постепенно изменять привычные операционные грани­цы различных акторов международных отношений. Тем време­нем главные акторы, в том числе национальные государства, а также различные региональные и международные организации и движения, приспосабливаются к подвижным переходным си­туациям, создаваемым глобализацией. Глобализация неизбежно ставит новые теоретические и концептуальные параметры в разных школах науки о международных отношениях (НМО). «Подгонять» быстро меняющуюся реальность под существую­щие теоретические рамки науки о международных отношениях — задача не из легких, ибо процесс глобализации, ведет к форми­рованию новых, свойственных только ей идеологических, эко­номических и политических границ. Эти границы видны еще не очень четко, поскольку сама глобализация пока находится на начальном этапе. Тем не менее появление новых границ (в философско-политологическом смысле) свидетельствует о по­тенциале и глубине глобализации. На данной стадии, легче оп­ределять не границы как таковые, а изменение понятий гра­ниц, и именно в этом смысле в данной главе мы попытаемся высветить изменение понятий границ в процессе глобализации. Прежде всего, следует обратить внимание на политико-юриди­ческие границы, ибо они проще поддаются конкретному физи­ческому определению. В данной главе термин границы обозна­чает отгранчение социально сконструированных географичес­ких пространств. Четко определенные географические области

служат стабильной и понятной основой для установления мес­тоположения меняющихся границ. Кроме того, в большинстве случаев именно географические границы (между регионами, странами и государствами) являются социально сконструиро­ванными. В свою очередь, такие социально сконструированные границы есть результат сложных социальных процессов, вклю­чающих в себя разнообразные комбинации согласия и принуж­дения. Учитывая сложности процессов, происходящих в ходе формирования границ различных типов на разных уровнях, по­пытаемся рассмотреть понятия границ в период глобализации. В начале рассмотрим новые идеологические границы, сло­жившиеся после распада Советского Союза, затем — запутан­ный клубок взаимосвязей между капитализмом и глобализа­цией. Далее попытаемся определить местоположение источни­ков, способствующих установлению границ при капитализме как мировой системе, главным образом, посредством рассмот­рения роли капиталистических стран — уяснить понятие геге­монии в глобализующемся мире. Анализ понятия и содержания гегемонии требует обсудить, хотя бы и кратко, роль основных транснациональных субъектов, режимов и движений, которые, расширяя границы своих действий, доминируют в процессе глобализации. Процесс формирования гегемонии имеет диа­лектический характер, т.е. силы противодействия гегемонии гоже участвуют в формировании содержания и контуров геге­монии. Поэтому для воссоздания полной картины современно­го гегемонизма рассмотрим несколько движений противодейст­вия гегемонии. Вслед за анализом последствий глобализации на мировом уровне определим подъем регионов и их возмож­ности в проведении границ в мировой политике, а в заключе­ние представим критический обзор меняющейся роли нацио­нального государства в формировании границ.

Капитализм после «холодной войны»

Крах СССР существенно сказался на мировой системе капитализма и на международной политике в последнее десятилетие XX в. По всей вероятности, значение этого события можно пределить на данной стадии с помощью ретроспектив­ен о подхода. После большевистской революции 1917 г. появился Советский Союз — крупное и могущественное многонациоональное социалистическое государство. По сути, отстаивая социалистическую идеологию, СССР преследовал цель бросить идеологический вызов капитализму как направлению развития. В большинстве случаев любая идеология фактически представляет собой самоориентированную и самооправдывающую систему верований, которая содержит общее мировоззрение служит основой для объяснения всей реальности. В слу-

чае же с СССР предполагалось, что в своей внутренней и внешней политике он будет открыто руководствоваться марк­систско-ленинской идеологией и двигать вперед освободитель­ные силы посредством строительства общества равных, осно­ванного на свободных от эксплуатации производственных от­ношениях. Более того, предполагалось, что советским гражда­нам будут обеспечены гораздо более благоприятные, по сравне­нию с любой капиталистической экономикой, условия в сфере производства, потребления, распределения и обмена. В сущ­ности, бывший СССР на протяжении ряда лет проводил раз­граничение по идеологическим линиям и одновременно ин­корпорировал государства и народы Восточной Европы. Порой для сохранения идеологических границ применялось прямая военная интервенция (например, в 1956 г. в Венгрии и в 1968 г. в Чехословакии). Таким образом, могущество и гегемо-нистские тенденции СССР служили источником разграниче­ния в контексте «холодной войны». Однако на уровне практи­ки эта великая мечта об установлении и расширении границ с течением времени стала рассыпаться в прах. Настал момент, когда М. Горбачев, в то время (1985—1991 гг.) президент СССР, всколыхнул свою страну магическими словами «пере­стройка» и «гласность». Первое стимулировало процесс ре­структуризации целого ряда самых разнообразных организа­ций, а второе вдохновило живших в условиях советского режи­ма граждан и национальные группы на громкие требования ранее недоступных им прав на свободу и самовыражение. Народ совершенно очевидно подверг сомнению саму систему, которая действовала в Советской России. В ходе разбиратель­ства в фокусе пристального и сурового внимания оказались различные институты, в том числе гражданский сектор, бюро­кратический аппарат, армия, коммунистическая партия и феде­ральные структуры. На деле к середине 1980-х годов СССР начал рекомендовать своим союзникам в «третьем мире» прой­ти капиталистическую стадию и только потом приступать к развитию по социалистической модели. Впоследствии, после распада СССР, государства-члены пришедшего ему на смену Содружества Независимых Государств безоговорочно воспри­няли тенденции либерализации и приватизации. Эти государ­ства фактически проголосовали за то, чтобы стать неотъем­лемой частью мировой капиталистической экономики. Таким образом, идеологический рубеж между Востоком и За­падом, который сказывался на определении границ между го­сударствами, перестал служить главным источником разгра­ничения.

Бывший мир социализма, включая СССР и его восточноев­ропейских союзников, пережил подлинные потрясения, прежде чем ему удалось избавиться от автократического и сталинист-

ского влияния на экономику и политическую жизнь. Вследст­вие распада СССР социалистические страны «третьего мира» — в частности, афро-марксистские режимы в Африке (в том числе в Анголе и Мозамбике) и Вьетнам — лишились своего главного сторонника и источника поддержки. Из всех стран «третьего мира» только Куба продолжала изъясняться на языке ортодоксального коммунизма. Более того, Китай, жонглируя понятием рыночного социализма, также начал свое методичное шествие по пути капиталистического развития. На мир, где не­когда сиял светоч социалистической идеологии, надвигалась тень капитализма.

Относительное снижение привлекательности социалисти­ческой альтернативы после «холодной войны» не должно под­водить нас к выводу, подобному выводу Ф. Фукуямы, о том, что мы приблизились к концу истории. События на грани ка­таклизма в бывшем социалистическом мире делают более, чем очевидным, что соперничество идеологий, определявшее гра­ницы в системе «холодной войны», утратило свою прежнюю значимость. Явное тому свидетельство — крах Берлинской стены и объединение Германии в 1990 г. Прием в НАТО быв­ших союзников-сателлитов СССР — Польши, Венгрии и Чехо­словакии, который состоялся в 1999 г., указывает на ослабле­ние роли России в бывшем «восточном» мире. Как это ни па­радоксально, но пост-советская Россия, которая как лидер вос­точного мира в свое время стремилась проводить границы в системе «холодной войны», сама решила объединить усилия со своими бывшими противниками в стремлении к укреплению мира и партнерских отношений. С началом фазы глобализации после «холодной войны» высветилась еще одна странная реаль­ность нынешней конфигурации сил в международных отноше­ниях: страны, проигравшие Вторую мировую войну, а именно Германия и Япония, оказались победителями в «холодной войне» благодаря своей экономической мощи и способности играть ведущую роль соответственно в Европе и АТР.

Тем не менее, изменение в идеологических границах по окончании «холодной войны» не следует толковать как триумф Запада или капитализма как идеологии. Фаза, в которую всту­пил мир после «холодной войны», достаточно сложна и потому требует более тонкой оценки мировой политики со всеми ее нюансами.

Капитализм и глобализация

После «холодной войны» капитализм стал господствующей мировой парадигмой развития. На протяжении своей более, чем 400-летней истории капитализм постоянно эволюционировал, кооптируя в систему своих оппонентов и действуя через различные институты государственного управления. Даже при всех трудностях четкого определения капитализма соответственно различным фазам его эволюции существуют определенные ос­новные черты капитализма: а) частная (корпоративная) собст­венность на средства производства; б) рост и развитие наемного труда; в) конфликтные отношения и сотрудничество между на­емным трудом и капиталом; и г) имманентное стремление сти­мулировать процесс накопления и воспроизводства капитала.

Капитализм и процесс глобализации неразрывно связаны между собой, ибо глобализация включает, помимо прочего, по­степенное развитие мирового сознания в целом. Весь процесс подразумевает свободное перемещение идей, товаров, услуг, капиталов, технологий, информации, ценностей, оружия и людей по всему миру. На данном же этапе капитализм как сис­тема стал явлением достаточно интернациональным для того, чтобы в долгосрочной перспективе стать явлением глобальным. Именно поэтому глобализацию также можно понимать как оп­ределенную фазу в развитии капитализма как мировой систе­мы. Будучи глобальной по устремлению и содержанию, тяга капитализма к экспансии использует нынешнюю фазу глобали­зации для расширения и углубления капитализма как мировой системы. Если учесть тягу капитализма к экспансии через про­странство и время, то некоторые наблюдения касательно его природы могут оказаться на данной стадии полезными при оценке возможностей капитализма в плане проведения границ в условиях глобализации.

Во-первых, не существует монолитной структуры капита­лизма как системы. На протяжении последних четырехсот лет развитие и эволюция капитализма характеризовались неравно­мерностью, которая вполне четко выражена в различиях между развитыми и развивающимися странами Севера и Юга. Во-вто­рых, будучи поляризующей по своей сути, такая неравномер­ность проявляется в различиях между секторами, регионами, странами и континентами, о чем красноречиво писали теорети­ки зависимости в 1970-х и 1980-х годах. В-третьих, на развитие капитализма в разных частях мира оказали влияние несколько сложных социальных реалий. Например, для понимания разви­тия капитализма в соответствующих странах необходимо знать, какую роль играли классы в Европе, семья в Индии, община в Японии, раса в Южной Африке и иммигрантские общины в США. В-четвертых, формы государственного управления, при­емлемые для капиталистических формаций, варьируют от обыч­ной либеральной демократии (Англия, США) до авторитарных (Южная Корея) и тоталитарных (нацистская Германия) режи­мов. В формировании капитализма участвовали различные по­литические, исторические, культурные и институционные ком­плексы. Капитализм как система является интернациональным,

он несет на себе печать той или иной национальности, поэтому тонкое понимание капитализма возможно только при должном учете его национальных вариаций. Таким образом, необходимо глубже проникнуть в суть понимания того, как под общим «зонтиком» капитализма национальные системы создают собст­венные виды капиталистического развития и, следовательно, устанавливают различные границы.

И самое главное — диалектические траектории, которые обусловили эволюцию капитализма как системы, усилили его имманентную сопротивляемость. Капитализм на уровне идео­логии обладает сверхъестественной способностью к самосозда­нию, саморазрушению и самовоссозданию. Наглядной иллю­страцией тому служит один из недавних примеров в эволюции капитализма. По мере того, как набирает силу фаза глобализа­ции, среди ученых отмечается общая тенденция рассматривать ее как триумф неолиберализма. Неолиберальная идеология действительно царила в нескольких капиталистических стра­нах, когда Рейган и Тэтчер приступили к реализации программ приватизации, либерализации и глобализации. Как следствие, государственный сектор в целом оказался дискредитирован­ным, а ассигнования на программы социального обеспечения подверглись серьезным сокращениям. Однако наступление неолиберализма столкнулось с жесткой оппозицией в самих ка­питалистических странах. Например, один из величайших фи­нансовых магнатов современности Дж. Сорос выступил с рез­кой критикой безудержной эксплуатации масс в капиталисти­ческом обществе, которая обусловлена страстью к наживе под прикрытием неолиберализма. Будучи твердым сторонником ка­питализма, Сорос в полный голос высказался за необходимость усовершенствовать процесс функционирования капитализма в условиях свободы и открытого общества посредством реализа­ции пакетов адекватных мер по социальному обеспечению. Точно так же и институты типа Всемирного банка, где веду­щую роль играют передовые капиталистические страны, в на­стоящее время разрабатывают программы развития, которые могут быть частично приемлемыми для самых ярых левых кри­тиков капитализма, хотя последние, несомненно, станут пред­лагать различные методы реализации подобных программ. Ка­питализм способен к постоянному самореформированию путем сопротивления наиболее ярым оппонентам или кооптирования оных в систему-

В силу сопротивляемости и чрезвычайной способности ка­питализма абсорбировать социальные сложности его природа не приемлет точности. Поэтому в процессе разграничения при капитализме после «холодной войны» могут возникать опреде­ленные трудности. Тем не менее, вполне реально вычертить общую конфигурацию ведущих сил и тенденций, что поможетопределить контуры границ в различных сферах. Капитализм как мировая система имеет свои активно действующие центры в сообществе наций и в различных международных организа­циях. Например, после Второй мировой войны США выступа­ли как гегемонистская цитадель мирового капитализма. Однако в свете сложностей, характеризующих эволюцию капитализма, само понятие гегемонии также подвергается изменениям.

Гегемония: адекватность и параметры терминологии

Беспроблемное функционирование капитализма в опреде­ленные периоды обеспечивалось наличием государства-гегемо­на. В частности, можно обратиться к примеру статуса США в международных отношениях. В течение почти двадцати лет после Второй мировой войны США занимали позицию гегемо­на в мировой капиталистической экономике. Они господство­вали в большей части Латинской Америки и выступали в каче­стве лидера для европейских государств и Японии. Через евро­пейские государства США также получили доступ к афро-ази­атскому миру, который ранее являлся частью бывших империй. Будучи государством-гегемоном, они обладали полномочиями и властью для установления норм и правил управления в тех регионах, где превалировала их гегемония. На одном уровне термин гегемония подразумевал господство, на другом же уров­не такая гегемония действовала в том смысле, как это понимал Грамши, т.е. США последовательно использовали различные комбинации механизмов согласия и принуждения в процессе организации своей гегемонии и своей лидирующей роли по от­ношению к основным капиталистическим государствам и их гражданским обществам, действовавшим в орбите мировой ка­питалистической экономики. Начиная с 1980-х годов, гегемо-нистское положение США стало ослабевать по мере того, как Германия и Япония выступали в качестве серьезнейших сопер­ников США в торговой и банковской сферах. Не смотря на за­явления президента Буша о «новом мировом порядке», США после «холодной войны» так и не сумели восстановить свою прежнюю ведущую роль в мировой капиталистической эконо­мике. Один из известных финансисистов-аналитиков Ф. Клэр-мон утверждает, что ослабление экономической мощи США к началу XXI в. непосредственно связано с ростом на протяже­нии последнего десятилетия непогашеных долгов США. Тем не менее, в американской мощи наблюдается структурная преем­ственность, т.е. в таких сферах как производство, финансы, технологии, комплексы по обеспечению безопасности и меха­низмы по производству знаний США по-прежнему занимают ведущие позиции. Исходя из этого, С. Гилл и некоторые другие ученые начали дискуссию о гегемонии США в контексте трехсторонней комиссии.

По окончании «холодной войны» США внезапно оказались фактически единственной военной сверхдержавой, в силу чего термин однополярный мир приобрел необоснованную актуаль­ность. Использование этого термина несколько преждевремен­но, ибо США не обладают той гегемонией, которая была у них в первые послевоенные годы. На деле в мире наблюдается по­степенный рост трех центров силы — США, Германии и Япо­нии. Эти же три страны занимают лидирующие позиции в трех далеких друг от друга, но имеющих равный статус мощных макро-региональных торговых организациях, т.е. соответствен­но в НАФТА, ЕС и АТЭС. Несмотря на военную мощь США, было бы более уместно квалифицировать мир после «холодной войны» как мир многополярный или многодержавный.

В истории капитализма в XIX в. зафиксированы всего две гегемонистские державы глобального уровня: Великобритания и США. Если говорить о капитализме как о системе, то в его истории периоды гегемонии той или иной державы значитель­но уступают по длительности историческим периодам, отме­ченным межимпериалистическим соперничеством, которое ре­гулировалось механизмами баланса сил. Следовательно, есть основания полагать, что наличие какого-либо единственного государства-гегемона не является необходимым для реализации нормативных, технологических и политико-экономических ре­жимов при капитализме. Любой политико-экономический режим соотносится с рядом институтов, которые регулируют социальное поведение, добиваются консенсуса, достигают ком­промиссов и управляют конфликтами в национальных государ­ствах (нациях-государствах) и между ними. Если какое-то одно государство неспособно действовать как гегемон, то вовсе не обязательно вести поиск гегемонии в каком-то одном государ­стве. На деле генезис гегемонизма можно ощутить в господ­ствующей социальной практике, которая

имманентно подпи­тывает любую систему изнутри. Очевидно, что главные капита­листические страны Запада и Япония, а также транснациональ­ные альянсы совместно поддерживали и продолжают поддер­живать так называемую «рыночную цивилизацию», которая яв­ляется краеугольным камнем мирового капитализма. Эта ры­ночная цивилизация в свою очередь базируется на едином комплексе таких современных центральных институтов, как система образования, нация-государство, фирма и рынок, равно как и на их повседневной практике. Заложенные в такой практике социальные процессы также открывают всемирный простор для рыночной конкуренции или конкуренции между государствами и между компаниями. Как отмечает Ф. Борн-

шер, общественные модели становятся источником гегемо-нистской социальной практики.

Передовые капиталистические страны Запада и Япония по-прежнему составляют ядро мировой капиталистической эконо­мики. Благодаря своему господству в сферах производства, тех­нологий, финансов, торговли, природных ресурсов, информа­ции, коммуникаций, средств массовой информации и оружия массового уничтожения, все эти страны играют ведущую роль в процессе глобализации. Данную центральную группу капита­листических стран не следует воспринимать однозначно, ибо между ними существуют внутренние противоречия и соперни­чество. Так, помимо противоречий в вопросе о сельскохозяйст­венных субсидиях, между США и Францией имеются крупные политические разногласия по функционированию НАТО и по­литике в проблемных регионах, в том числе в Восточной Евро­пе, Западной Азии и Африке. Так называемая «автомобильная война» привела к напряженности в экономических отношениях между США и Японией, а функционирование ЕС обусловлено соперничеством за лидерство между Францией и Германией. Однако до сих пор на форумах типа «большой семерки» удава­лось достаточно компетентно регулировать соперничество между странами «ядра» и отстаивать общие интересы мирового капитализма. Одним из интересных примеров единства между странами «ядра» явилась война в Персидском заливе в 1991 г., когда США обеспечили военную кампанию против Ирака ору­жием, а Германия и Япония — финансами. Демонстрация единства подобного масштаба также указывает на глубоко уко­ренившуюся растущую взаимозависимость между странами «ядра» в различных областях. Под руководством США эти страны фактически определили суть политики ООН в Персид­ском заливе. Естественно, они стали основным источником разграничения сил и мощи в условиях глобализации.

Мощь и силу стран «ядра» обеспечивают операции трансна­циональных компаний, конгломератов и банков, ибо штаб-квартиры всех этих организаций находятся главным образом в данных странах. В условиях глобализации транснациональные компании и конгломераты стали главными действующими ли­цами. Сеть многонациональных компаний по-своему определя­ет экономические пространства и раздвигает свои географичес­кие границы. Мощь подобных компаний в смысле капиталов, технологий и торговых возможностей трудно переоценить. Рост торговых операций между компаниями снизил прежнее значе­ние международной торговли, а операции транснациональных фирм на мировом уровне способствовали росту прямых ино­странных инвестиций и сделали финансовую сферу самым гло-бализованным компонентом капитала. В период глобализации отмечаются беспрецедентные мобилизация валютных рынков имобильность капитала в целом. Интеграция финансовых рын­ков ведет к заметным изменениям в масштабе и структуре по­токов капитала. Порой движение капитала отрицательно ска­зывалось на странах, где были зафиксированы стабильно высо­кие темпы роста. Например, отток капиталов из Южной Кореи, Таиланда, Малайзии, Филиппин и Индонезии после 1997 г. отрицательно сказался на экономике этих стран. Фак­тически кризисы в Восточной Азии в драматичных тонах пока­зали способность потоков капитала к разграничению в услови­ях глобализации.

Помимо компаний, банков и потоков капитала, определен­ного внимания в процессе разграничения также заслуживает роль транснациональных структур. Страны «ядра» по-прежнему беспрепятственно господствуют в ряде международных струк­тур, в том числе во Всемирном банке, Международном валют­ном фонде (МВФ) и ООН. В условиях глобализации эти меж­дународные структуры более, чем когда-либо, нацелены на формирование границ в экономических сферах. Манера их действий стирает прежде четкие различия между внутренним и международным или между локальным и глобальным.

Данное явление . можно проиллюстрировать несколькими примерами. Так, по причине бедственного экономического положения несколько государств центральной и южной Афри­ки попали в зависимость от внешних источников помощи. Не­которые бедные страны Африки — Мозамбик, Танзания, Бу­рунди, Руанда, Нигер, Буркина Фасо, Сьерра-Леоне, Маври­тания и ряд

других — получают помощь из внешних источ­ников в размере более 25% их ВНП. Основными источниками помощи служат многонациональные международные финансо­вые институты типа Всемирного банка и МВФ. Такая помощь неизменно увязывается с условиями реформирования эконо­мического управления (программами экономической коррек­ции) и методов политического руководства. Таким образом, политическая и экономическая структура экономического раз­вития в странах-реципиентах формируется организациями-до­норами. Аналогичным образом ООН до конца 1980-х годов чаще всего занималась разрешением спорных вопросов между государствами. Однако затем ООН стала расширять масштаб своей деятельности — в Намибии и Эритрее были организо­ваны референдумы под эгидой ООН, и механизм ООН был задействован для разрешения ситуаций гражданской войны в Анголе, Сомали и Мозамбике. Положение о внутренней юрис­дикции, которое применялось этими государствами для кон­троля над своими суверенными территориальными простран­ствами и защиты их от вмешательства извне, при участии ООН утеряло прежнее значение. Имеются и другие доказа­тельства того, что транснациональные структуры находятся вруках стран «ядра». Однако, любой анализ гегемонии был бы неполным без учета роли проектов, нацеленных на противо­действие гегемонии.

Проекты противодействия гегемонии

Отношения между странами «ядра» и транснациональными структурами, с одной стороны, и развивающимися странами — с другой, не следует воспринимать как нечто статичное и сте­реотипное. На самом деле транснациональные формирования не обязательно воспринимать как инструменты для создания новых структур господства стран Севера над Югом. Напри­мер, на третьей конференции министров стран-членов Все­мирной торговой организации (ВТО), состоявшейся в Сиэтле 30 ноября — 3 декабря 1999 г., так и не удалось принять со­гласованное решение о проведении в новом тысячелетии оче­редного раунда переговоров о дальнейшей либерализации ми­ровой торговли. В ходе обсуждений возник конфликт между представителями правительственных ведомств и неправитель­ственных организаций (НПО) развитых и развивающихся стран, ибо последние почувствовали, что решение планирует­ся принимать без них. Отстаивая свой проект противодейст­вия гегемонии, большинство недовольных выступало за демо­кратизацию процесса глобализации посредством расширения участия гражданских групп и правительств. Сам факт появле­ния оппозиции, ставящей цель узаконить решения ВТО, го­ворит о значимости новой борьбы за демократизацию новых международных структур типа ВТО. ВТО и впредь будет меж­дународным форумом для достижения консенсуса по вопро­сам торговли практически между всеми странами. Придя на смену Международному соглашению по тарифам и торговле (ГАТТ), ВТО уже имеет в своем составе ПО членов, а такие страны, как Китай, добиваются права вступить в члены ВТО и стать участником многосторонних торговых соглашений. Международные структуры типа ВТО станут важными источ­никами проведения торговых границ в условиях глобализации. Благодаря своему практически всеохватному характеру, ВТО будет не просто регулировать торговлю посредством многосто­ронних соглашений, но и превратится в арену соперничества между различными державами. Такое соперничество будет проявляться в формировании новых альянсов и контр-альян­сов, которые под эгидой ВТО станут источником разграниче­ния и проведения границ.

Фаза глобализации будет способствовать развитию асим­метричных и симметричных форм взаимозависимости между регионами, странами, классами и движениями на глобальном

уровне. Это можно объяснить тем, что глобализация высвобо­дила более широкое пространство для оперирования мощью методами, которые будут наращивать как конфликтность, так и возможные формы сотрудничества с участием государств и гражданских обществ. Как и в случае с международными структурами, в процессе глобализации также возникают меж­дународные движения. Например, проблемы прав человека, охраны окружающей среды и трудовых стандартов (в том числе недопустимость детского труда) уже оказались в фокусе внимания на глобальном уровне. Именно такими вопросами и занимаются международные движения на уровне глобального международного гражданского общества. Очевидно, что дан­ная фаза вызовет к жизни новые альянсы и контр-альянсы в более широком пространственном масштабе. Формированию таких альянсов будут способствовать прогресс в сфере инфор­мации вообще и кибер-пространство в частности.

В условиях господства передовых индустриализованных стран мира (или стран «ядра») крупные зоны так называемого «третьего мира» и Восточной Европы также попадут в сеть связей между господствующими и зависимыми субъектами, которые диктуются асимметричными отношениями взаимоза­висимости. Тем не менее, термин третий мир не следует при­менять в качестве однородного понятия, ибо в самом третьем мире существуют крупные диспропорции мощи и ресурсов. Воздействие инновационных технологий и наукоемких отрас­лей на процесс глобализации пока не поддается измерению, но развивающиеся страны, применяя новые подходы, могут найти в этих сферах определенные преимущества. Примером тому служит растущая мощь Ирландии, Израиля и Индии в области создания и производства программного обеспечения. Однако возможности стран «ядра» в импорте подготовленных программистов могут дать этим странам конкурентные пре­имущества даже в данной отрасли. Мобильность капитала и соответствующее отсутствие мобильности неквалифицирован­ной рабочей силы в условиях глобализации будет и далее обеспечивать передовым странам лидирующие позиции. Поэ­тому на глобальном уровне влияние передовых стран на про­цесс формирования границ гораздо более очевидно, чем вли­яние стран развивающихся. Проекты противодействия гегемо­нии со стороны правительств и движений развивающихся стран на данном этапе могут лишь изменить, но не радикаль­но заменить структуры господства, действующие в условиях гегемонии стран «ядра». По всей видимости, влияние опреде­ленных развивающихся стран сильнее ощущается не на гло­бальном уровне, а на уровне регионов.

Появление регионов

Одним из заметных явлений глобализации стали подъем и конституционализация регионов во всех частях мира. Региона­лизация стала одним из главных инструментов общения с реа­лиями глобализации. Как следствие, такие организации про­шлого как Европейское сообщество были преобразованы в макро-региональные структуры типа Европейского союза (ЕС), а на сцене в то же время стали появляться новые организации политической, экономической, торговой, военной и культур­ной направленности. С течением времени мир стал подразде­ляться на различные сети региональных группировок, которые практически поглотили все суверенные государства. Полити­чески и юридически оформленные экономические регионы в основным конструируются на основе четко определенных смежных географических пространств. Генезис и логика фор­мирования региональных организаций различаются по регио­нам. Так, во-первых, как только США выступили с инициати­вой создания Североамериканской зоны свободной торговли (НАФТА), ведущие американские политики, начиная с Картера (1976—1978 гг.), приступили к лепке панамериканского имид­жа своей страны. Со временем, путем достижения компромис­са в вопросе о единых трудовых и экологических стандартах с учетом мексиканских реалий, была сформирована НАФТА. До­стижение компромисса было ускорено опасениями США поте­рять мексиканский рынок в пользу японцев или немцев. Ана­логичным образом транснациональные компании и предпри­ниматели Европы, стремясь укрепить свои возможности в кон­куренции с японскими или американскими производителями, решили выйти на передовые позиции и подтолкнуть европей­ские государства к разработке проекта интеграции в рамках ЕС. Это позволило увеличить ассигнования на НИОКР и обес­печило более гибкие подходы к слиянию и объединению ком­паний (особенно в ключевых высокотехнологичных отраслях) в рамках ЕС. На едином рыночном пространстве ЕС поощрялись операции инвесторов из стран ЮВА и Америки. На деле, как отмечает Р. Хадсон, в промышленной политике ЕС коренится момент напряженности, который проявляется с одной сторо­ны, в стремлении ЕС развивать конкурентноспособные (в гло­бальном масштабе) отрасли, и с другой — в политике ЕС в сфере конкуренции, посредством которой создан единый общий рынок, подразумевающий единообразие социальных, политических и экономических условий на пространстве ЕС. Таким образом, ЕС одновременно и поощряет глобализацию, и является одним из очагов сопротивления глобализации.

Ведущие державы развивающихся регионов мира — Ниге­рия, Иран, Индия, Южная Африка и ряд других — стремятсяиграть главную роль в налаживании сотрудничества на уровне регионов и региональных движений. Так, на юге Африке по­явился Южно-Африканский совет по координации развития, в состав которого вошли девять африканских стран, выступав­ших за изоляцию режима апартеида. Избавившись от апартеи­да, ЮАР стала наиболее активным сторонником развития ре­гионального сотрудничества в Южно-Африканском сообществе развития. В центре процесса конституционализации регионов стоят главные региональные державы, которые активизируют укрепление связей и структур сотрудничества при опоре на крупные экономические системы, нацелив их на то, чтобы со­ответствующая группа государств имела в своем распоряжении больше козырей при обсуждении условий торговли. В то же время ведущие региональные державы имеют тенденцию кон­тролировать более слабые государства в рамках своих регионов. Характер реакции регионов на феномен глобализации, т.е. их содействие или противодействие, зависит и будет зависеть от конкретных обстоятельств в данном регионе и от его дальней­шего взаимодействия с глобализующимся миром. Одним сло­вом, регионы стали одним из источников разграничения в ус­ловиях глобализации. Находясь в гуще множества перекрестно действующих сил, которые постоянно участвуют в проведении новых границ, нация-государство испытывает массированное экзистенциальное давление и сталкивается с некоторыми труд­ностями.

Нация-государство и границы

Даже в условиях глобализации национальное государство (нация-государство) является одним из главных источников разграничения. Глобализации подверглись потоки капитала, технологии и производство в экономической сфере, но она не затронула социальные и политические организации за предела­ми нации-государства. Однако в настоящее время в центре внимания встал вопрос о проблематичности термина нация-го­сударство. Нация есть психо-культурное сообщество, а государ­ство — юридическая реальность. Нации часто исторически укореняются в массовом воображении и в привычных поняти­ях коллективных настроений. Именно поэтому не все нации имеют свои государства и не все государства являются нация­ми. Есть государства, стремящиеся стать нациями, и есть поли-(Тничные многонациональные государства. Говоря о нации-го­сударстве, мы фактически говорим о роли государства, а совре­менное государство в условиях глобализации находится в пара­доксально-трудном положении. С одной стороны, государство есть основной агент, законно осуществляющий функциониро­вание различных национальных и международных организаций посредством своего участия в необходимых соглашениях и до­говорах. С другой стороны, государство делегирует важные полномочия наднациональным органам, теряя элементы своего суверенитета в процессе подписания таких договоров. Как следствие, региональные организации законно обретают воз­можность обходить государственные полномочия в интересах общего блага. Понятие внутренней юрисдикции утеряло свое прежнее значение во взаимодействии суверенных государств. Например, ЕС функционирует на основе демократии и рас­сматривает свободу в качестве главного организующего прин­ципа всей своей деятельности. Поэтому когда про-нацистская партия после выборов 1999 г. в Австрии вошла в правящую ко­алицию, члены ЕС приняли решение о применении санкций против Австрии до тех пор, пока она не восстановит такие ос­новные демократические ценности, как терпимость к различи­ям и свобода. Точно так же члены международных структур типа Всемирного банка и МВФ, действуя через Южно-Африканский парламент, в прямом смысле оказывают давление на современ­ные африканские государства, добиваясь от них соблюдения норм демократического государственного управления.

Помимо давления сверху, государства сталкиваются и с множеством внутренних вызовов. Так, самые разные государст­ва в различных регионах мира — Индия, Нигерия, Мексика, Южная Африка, Шри-Ланка, Сомали, Ирак, Иран, Турция, Канада, Великобритания и Испания — заняты решением про­блем этнонационализма на своих

территориях. Требования эт­нических движений варьируют от автономии до выхода из со­става данного государства. Как показали действия тамильских сепаратистов в Шри-Ланке, подобные движения способны к интернационализации своей борьбы. В условиях глобализации такая борьба ведется на гораздо более широком пространстве, причем по всему миру создается сеть отдаленных друг от друга альянсов. Фактически, в последнее десятилетие глобализация расширила масштаб операций международного терроризма, оп­ределенных форм фундаментализма и преступности вообще. Подрывные силы и их транснациональные альянсы несомнен­но угрожают самому существованию ряда современных госу­дарств в их нынешней форме. Если говорить более точно, со­временное государство слишком мало для решения проблем, связанных с "деградацией природной среды, международной преступностью и терроризмом, а также с правами человека. В то же время оно слишком велико для того, чтобы воспринять и должным образом реагировать на проблемы ряда субнацио­нальных сил типа этнических сообществ. Несмотря на все это, современное государство отнюдь не является устаревшим орга­низмом. Оно постепенно приспосабливается к меняющимся условиям и, что бы там ни говорилось, по-прежнему являет

собой стабильное и социально сконструированное географи­ческое пространство для разграничения в условиях глобализа­ции. Даже стремящиеся к самоопределению этнические движе­ния в конце концов приходят к созданию государства для своих этнических групп, примером чему служит образование Эритреи в 1993 г. Хотя, Эритрея с другой стороны составляет исключение из правил, ибо в большинстве случаев современ­ным государствам удается, хотя и с некоторыми трудностями, сдерживать сепаратистские силы и защищать свое суверенное существование.

Итак, с окончанием «холодной войны» идеологические гра­ницы в мире оказались практически стертыми, и высвободи­лись новые пространства для экспансии мирового капитализ­ма. Обладающая хорошей сопротивляемостью и тяготеющая к экспансии сложная система капитализма неразрывно связана с нынешней фазой глобализации. Поэтому без учета многослой­ных и тонких нюансов капитализма как мировой системы любые споры об изменении понятий границ в условиях глоба­лизации будут совершенно бесплодными. На деле международ­ные субъекты, режимы и движения по-своему формируют гра­ницы капитализма в условиях глобализации. Понятие гегемонии при отсутствии государства-гегемона можно соотносить с регу­лярной практикой, глубоко укорененной в социальных практи­ках и в процессах, происходящих при капитализме. Такая практика обеспечивает гегемонию капитализма и установление границ капитализма. Не следует недооценивать роль капита­листических стран «ядра» в таком разграничении, хотя границы капитализма и исходящие от них импульсы гегемонизма могут быть частично нейтрализованы усилиями по противодействию гегемонии, предпринимаемыми правительствами и движения­ми международного гражданского общества. Новые понятия регионов и конституирование регионов также служат источни­ками разграничения. Несмотря на наличие всех этих новых процессов, современное государство по-прежнему остается главным источником формирования границ в современных международных отношениях.

Литература

Amin S. Capitalism in the Age of Globalisation. L., 1997.

Bornschier V. Hegemonic Transition, West European Unification and the Future Structure of the Core / V. Bornschier and D.C. Chase (eds.) / The Future of Global Conflict. Thousand Oaks, 1999.

Clairmont F. Making of the Crash // Economic and Political Weekly. Vol. XXXVI. № 41. December 16-22, 2001.

Fukuyama F. The End of History (National Interest, 1989), reprinted / P. Routledge, S. Dalby and О Tuathail Gearoid (eds.) / The Geopolitics Reader. L., 1998.

Geske M.B. Sovereignty and citizenship in contemporary economic pol­icy // Alternatives. Vol. XXI. Me 2. April—June 1996.

Gill S. American Hegemony and the Trilateral Commission. N.Y., 1990.

Hudson R. The New Economy of the New Europe / R. Hudson and A.M. Williams (eds.) / Divided Europe Society and Territory. L., 1999.

Kaldor M. 'Civilising' Globalisation? The Implications of the Battle in Seatlle // Millennium, 2000. Vol. 129. Nq 1.

Lerche Ch. and Said A. Concepts of International Politics. Englewood Cliffs. N.Y., 1978.

Petras J. and Morley M. Contesting hegemons: US-French relations in the 'New World Order' // Review of International Studies. 2000. Vol. 26.

Rangarajan C. Capital Flows: Another Look // Economic and Political Weekly, 2000. Vol. XXXV. Ne 50. December 8-16.

Robertson R. Globalisation: Social Theory and Global Culture. L., 1992.

Soros G. The Capitalist Threat // Atlantic Monthly. February 1998.

Williams D. Aid and Sovereignty: Quasi-states and the International Fi­nancial Institutions // Review of International Studies. 2000. Vol. 26.