Домен, социальная форма северной цивилизации

“Невооруженным глазом” в современном глобализованном мире можно разглядеть три основные цивилизации, причем если различие между “Западом” и “Востоком” прослеживается на протяжении всей мыслимой истории, то цивилизация “Юга” существенно более молода. Заметим, что “Юг” занимает всего одну геополитическую “единицу” – Афразию, а “Восток” – две. Все остальные геополитические блоки либо находятся под прямым управлением “Запада”, либо так или иначе соотносятся с ним.

В рамках традиционного дихотомического подхода Запад есть цивилизация, базисными принципами которой является развитие (время), личность, рациональное и материальное. Восток отличен от Запада во всем: это цивилизация “дао” (пространство, соответствие), ориентирована на коллектив, трансцендентное и духовное. Отношения между Западом и Востоком могут быть выражены формулой “интерес, но не конфликт”: этим цивилизациям нечего делить – каждая из них владеет той “половиной” мета‑онтологической системы координат, которая представляет для нее ценность.[c.595]

Юг гораздо ближе к Западу, чем к Востоку, и не зря ислам рассматривается рядом исследователей как христианская по своей сути цивилизационная структура. Ориентиры Юга – время, рациональность, материальность. Но – масса вместо личности.

Теория идентичностей предсказывает, что чем меньше различия в аксиологии (системе ценностей) и чем они при этом существеннее, тем ярче конфликт идентичностей. С этой точки зрения Югу есть что делить с Западом, и тревога С.Хантингтона вполне оправдана.

В рамках нового мета‑онтологического подхода вырисовывается следующая картина. Запад весь лежит на КОС‑Мическом уровне, но его культуры имеют “родимые” пятна своего различного происхождения. Если Североамериканские Соединенные Штаты изначально строили у себя КОСМОС, то средневековая Европа представляла собой царство ПОЛИСов, а Ватикан и Франция, “старшая дочь католической церкви”, все время воссоздавали классические НОМОСные системы отношений. Так что сегодняшнее единство вполне может вылиться в серьезный раскол по линии господствующей архетипической иерархии.

Для Запада начальной и конечной точкой маршрутизации является человек (ориентация на личность), направление мета‑онтологического вращения рационально – онто‑деятельность предшествует мыследеятельности, а последняя социодеятельности.

Для Востока маршрутизация начинается в мире идей, направление обхода рационально – от мира идей в мир людей и лишь затем в мир вещей: социодействие предшествует онтодействию, оргпроект – проекту. Характерный иерархический уровень – НОМОС.

Наконец, Юг начинает технологические маршруты в мире вещей, находится на иерархии НОМОСа и обходит[c.596]координатную систему в том же направлении, что и все остальные, – рационально. Можно себе представить Юг, овладевший КОСМическим уровнем иерархии, но это будет уже совсем другая цивилизация, и “совсем другая история”.

Итак, восемь цивилизаций С.Хантингтона свернулись в три, причем Запад остался Западом, и в этом смысле название одной из глав труда американского исследователя идеально отражает содержание: “Запад против всех остальных”. Различие между замкнутыми, живущими в остановленном (с точки зрения европейца) времени буддистской и конфуцианской культурами мы определили как цивилиза‑ционно несущественное. Может быть, зря. Исторически Китай всегда придерживался “рационального” направления обхода, в то время как в культуре Индии прослеживаются трансцендентные устремления. В перспективе это может оказаться важным, но, впрочем, не в рамках стратегического подхода С.Хантингтона.

Что действительно вызывает недоумение, так это выделение в самостоятельную сущность Японской цивилизации. Даже сами японцы не скрывают, что их утонченная культура представляет собой крайнюю, “островную” форму культуры Китая, из которого Страна Восходящего Солнца заимствовала все – от иероглифов до единоборств. Если считать особенности японской культуры настолько существенными, то и Запад придется разделить на несколько фракций: различие между США и Германией заведомо сильнее, нежели между Китаем и Японией.

Относительно латиноамериканской “цивилизации” все уже сказано. Нельзя же в самом деле использовать страницы геополитического трактата для обоснования империалистических устремлений, к тому же давно удовлетворенных… Проблема Африки остается открытой. Можно согласиться с С.Хантингтоном, что “там” что‑то формируется, но это “что‑то” станет кризисом завтрашнего дня.

И еще остается Россия, которую С.Хантингтон, вероятно по договоренности с РПЦ, именует “православной [c.597]цивилизацией”, хотя едва ли 10% ее населения серьезно относится к религии, и вряд ли более 1 % из числа “относящихся” способны внятно объяснить, чем православные отличаются от католиков.

Россия, в особенности Россия Петра, как правило, претендовала на роль самостоятельной культуры в рамках Западной цивилизации. Это стремление стать частью Запада подогревали тесные контакты петербургской элиты с европейскими столицами. Как следствие, Петербург, столица и воплощение Империи, быстро приобрел имидж города более западного, нежели сам Запад. В советское время этот образ несколько потускнел, но до конца не стерся.

Постперестроечные события похоронили надежды российской интеллигенции на действительную унию с западным миром. Во‑первых, выяснилось, что никто не ждет Россию в этом мире. Во‑вторых, оказалось, что именно теперь Евро‑Атлантическая цивилизация вступила в период глубокого кризиса, да к тому же оказалась на грани войны. Наконец, в‑третьих, определилось, что, следуя путем “конкордата”, Россия не только найдет, но и потеряет. Может быть, не столько найдет, сколько потеряет.

Исторически сложилось так, что Россия выполняет роль “цивилизации‑переводчика”, транслируя смыслы между Востоком и Западом (а в последние десятилетия – между Югом и Западом). Таково ее место в общемировом разделении труда. Положение “мирового переводчика” привело к своеобразному характеру российских паттернов (образов) поведения: они всегда неосознанно маскировались под чисто западные.

В результате русский поведенческий паттерн оказывается скрытым от взгляда социолога: он воспринимается – в зависимости от системы убеждений исследователя – либо как “недозападный” , либо же – как “перезападный”.[c.598]

В действительности этот паттерн просто другой, что, как мы увидим, дает нам возможность отнести Россию к совершенно самостоятельной и уникальной культуре, имеющий предпосылки к формированию на своей основе четвертой основной цивилизации современности – Севера.

Первой из таких предпосылок является наличие в сугубо российской иерархии мира людей отдельного структурного уровня. Если Восток (а в известной мере, и Юг) есть цивилизации этносов/ НОМОСов, если Запад представляет собой цивилизацию нуклеарной семьи, развившуюся до КОСМических размеров, то характерным российским явлением является домен.

Домен представляет собой группу людей численностью обычно 10‑20 человек, идущих по жизни как единое целое. Домен всегда имеет лидера, разумеется неформального, и вся структура домена выстраивается через взаимодействие с лидером. Интересно, что связи внутри домена не носят национальной, религиозной, родовой, групповой, семейной окраски. Вернее, каждый человек связан с лидером (и с другими членами домена) по‑разному: для каждой конкретной пары можно указать природу связующей силы, но придумать единое правило для всего домена невозможно. В отличие от кланов домены динамически неустойчивы: они живут ровно одно поколение.

Структура домена выглядит довольно рыхлой, что не мешает домену реагировать на любые внешние события как единое целое. Это проявилось, в частности, после дефолта 1998 года, когда социальные паттерны восстановились удивительно быстро – примерно на порядок быстрее, чем это должно было произойти по расчетам западных социологов, ориентирующихся на иерархический уровень семьи.

Идентичность домена является скрытой, поэтому его существование можно установить только тонкими косвенными [c.599]исследованиями. Очень похоже, однако, что именно доменной структуре русский этнос обязан своей эластичностью (“ванька‑встанька”, как известно, один из общепризнанных символов русского народа), а также высочайшим потенциалом социокультурной переработки.