I. Реконструкция общеиранской праязыковой системы.

Как известно, классическая иранистика XIX (и это продолжилось в начале XX века), как и классическая индоевропеистика того периода, в реконструкциях отдельных элементов праязыковой системы и целостной прасистемы базировалась в основном на материале языков древних памятников. Филологический метод был тогда решающим, и сама методика компаративистики зарождалась и совершенствовалась на благодатном для этого материале древних индоевропейских языков. Данные живых языков использовались в этих целях в значительно меньшей степени, причем привлекались в основном «большие» языки, имевшие письменную традицию и лучше изученные. Из многочисленных живых иранских языков, особенно «малых» бесписьменных, только часть имела тогда первые описания и публикации материалов, иногда в очень несовершенной записи; часть языков была практически известна только по названию, а некоторые еще не были даже открыты. Не были известны тогда и письменные памятники некоторых вымерших языков (согдийского, хорезмийского, бактрийского, сакского, парфянского).

В этот период реконструкция древней фонетической системы (и отчасти фонологической, хотя этот аспект еще не был сформулирован), морфологии, элементов лексики (включая праязыковые корни, основы или слова) базировалась на свидетельствах древних же иранских языков - авестийского и древнеперсидского - и считалась наиболее архаичной, общеиранской, лежащей в основе истории всех иранских языков. Известный к тому времени материал более поздних языков, вымерших и живых, не противоречил в целом этой системе, а случаи отражения в этих языках древних элементов, не вписывающихся в традиционную реконструкцию, еще не привлекали к себе достаточного внимания (хотя и констатировались иногда как интересные факты), а иногда рассматривались как инновации. Единственным исключением конца XIX в., результаты которого частично сказались на иранистике начала XX в., была праиранская реконструкция Хр. Бартоломе [Bartholomae 1895 – 1901], который кроме древних иранских языков (с учетом также древнеиндийских данных), принимал во внимание и показания поздних языков, включая живые, хотя установленные им закономерности также относятся больше к древним иранским языкам, чем к более поздним. В методическом плане - четким разграничением двух систем: 1) праязыковой системы и 2) той древнеиранской, которая зафиксирована в языках древних памятников, - Хр. Бартоломе намного опередил не только современников, но и многих историков языка последующих периодов. (В трудах отдельных исследователей даже середины XX в. в качестве прототипа того или иного слова современного языка дается авестийское слово.). Подробнее об этом см. [Расторгуева, Эдельман 1981, 123 – 124]).

Дальнейшее приращение материала вымерших языков не-древнего периода и живых языков, особенно бесписьменных «малых» языков и диалектов, усилившееся в 20-е - 30-е годы XX в. и продолжающееся поныне, с одной стороны, и историко-лингвистическое осмысление этого материала, - с другой (см., например, труды Э. Бенвениста, В. Хеннинга по согдийскому языку, труды В. И. Абаева по осетинскому [Абаев ОЯФ]; [ИЭСОЯ], Г. Моргенстьерне по бесписьменным языкам Памиро-Гиндукушского региона [Morgenstierne IIFL], [EVSh], [ID] и многие другие), - обусловили новую ступень развития компаративистических исследований языков иранской семьи. Это сказалось не только на выявлении места этого материала в общей схеме развития иранской и шире - арийской языковой семьи, но и на коррекции самой схемы филиации арийской языковой общности, а также на коррекции реконструируемых протосистем праарийского и праиранского состояния (см. об этом ниже).

Обнаружилось, что некоторые «отклонения» в живых и вымерших языках (даже имеющих большую традицию изучения) от «классической» схемы развития обусловлены не инновациями, а сохранением архаизмов, либо развитием особых рефлексов архаичного состояния, отличных от традиционно признаваемых.

Так, например, в числительном «тринадцать» в среднеперсидском языке sēzdah {syčdh} и в его продолжениях - классическом персидском и таджикском: кл. перс. sēzdah, тадж. sezdah «тринадцать», - появление -z- традиционно считается результатом аналогии в среднеперсидском с числительным ср.-перс. pānzdah ({p'nčdh}, ман. {p'nzdh}), «пятнадцать». Это выглядит несколько странным, поскольку в промежуточном числительном «четырнадцать» (ср.-перс. čahārdah {čh'ldh}, кл. перс. čahārdah и тадж. čahordah, čordah из праиран. *čatuar-daśa- > др.-перс. *čaθuar-daθa-) вставной -z- не появляется. Кроме того в самом ср.-перс. pānzdah «пятнадцать» и его продолжениях: кл. перс. pānzdah, тадж. ponzdah, - развитие консонантной группы -nz- является исключением из историко-фонетического правила отражения здесь древней группы *-nč- в виде -nǰ-, см. [Расторгуева, Молчанова 1981, 78]). Скорее можно предположить, что ср.-перс. pānzdah «пятнадцать» продолжает сочетание *panča-ča daśa, букв. «пять-и десять» (как и большинство других числительных этого разряда, продолжающих сочетания с энклитическим союзом *-ča «и») при последующей утрате первого *-ča- (исхода основы) в результате гаплологии.

В таком случае ср.-перс. sēzdah (> кл. перс. sēzdah, тадж. sezdah) «тринадцать» может либо иметь срединное -z- из того же соединительного союза *-ča (аналогично некоторым другим числительным), либо продолжать еще более раннее сочетание. В праарийских прототипах двуосновных числительных, кроме композитов и сочетаний с соединительным союзом, были и сочетания полнооформленных слов типа арийск. *traias daća (ср. ведич. tráyo-daśa-). В праиранском они могли продолжиться в виде сочетания *traiah daśa, отразишегося в части языков как *trai(a)-daśa, или - при раннем сращении общеарийского сочетания *traias + daća - в виде праиранского диалектного композита *traiaz-daśa (с озвончением *s > *z перед звонким *d). Продолжением последнего и могут являться ср.-перс. sēzdah, кл. перс. sēzdah, тадж. sezdah «тринадцать».

Было замечено также, что иранские языки, особенно бытующие (либо бытовавшие) в изолированных ареалах, включая «малые» бесписьменные живые языки, хранят иногда рефлексы более архаичного состояния, чем то, которое зафиксировано в древних памятниках, либо выявляют свои собственные инновации, не прошедшие через те этапы, через которые прошли инновации древних языков. А это дало возможность существенно откорректировать общеиранскую праязыковую фонетическую и фонологическую системы (и определить различия между ними), которые оказались более архаичными, чем системы языков древних памятников. Это обстоятельство помогло уточнить действительно праиранский облик реконструируемых словоформ, основ, корней и некорневых морфем, то есть фрагменты праязыковых морфолого-синтаксической и лексической подсистем.

Так, например, традиционно в иранистике считалось (и это положение попало в некоторые индоевропеистические труды), что праиранскими рефлексами позднеиндоевропейских палатальных согласных *k', *g', *g'h являются «свистящие» *s, *z, что объединяет иранские языки со славянскими. Однако материал иранских языков показал, что это не совсем так - свистящие *s, *z наследовали палатальным не во всех фонетических позициях: яркое исключение - отражение их в виде шипящих в соседстве с согласными - свидетельствует о более раннем шипящем характере рефлексов, ср., например, и.-е. *ok'tō(u) «восемь» > др.-инд. aṣṭā, aṣtáu, праиран. *aštā-, *aštāu. Кроме того ассибиляция рефлексов палатальных не была синхронной во всех диалектах древнеиранского континуума. Свистящими они станут (но не в составе консонантных групп) в большинстве языков позднее, причем этот процесс, характерный для центрального ареала, не в полной мере охватит окраинные ареалы иранского континуума. В наиболее раннем общеиранском состоянии это были мягкие шипящие - глухая *ś, сходная с древнеиндийской, и звонкая *ź. В дальнейшем в большинстве языков и диалектов центрального ареала они переходят в *s, *z, но в окраинных ареалах представляющие их звукотипы дольше сохраняют иное, мягкое шипящее звучание. Именно этим можно объяснить их переход (кстати, давно установленный) в древнеперсидском соответственно в θ и *δ (с отражением последнего в клинописных памятниках в виде d). Ср., например, отражение *k в и.-е. *dek'm̥-t- «десять»: праиран. *daśa- > авест. dasa-, шугн. δīs, пушту las, осет. dæs и т. д., но др.-перс *daθa- > совр. перс. däh. В другом окраинном ареале - в скифо-осетинской группе диалектов - произошло совпадение *ś с рефлексами *š и затем с *s в единую фонему, о чем свидетельствует сегодняшний фонологический статус s в осетинском (как единственной глухой фонемы-сибилянта, не противопоставленной š, но реализующейся по диалектам в виде свистящих, свистяще-шипящих и шипящих звукотипов). Этим же объясняется сохранение шипящей артикуляции рефлексов *ś в группе *śu в третьем окраинном ареале - в сакско-ваханской ветви восточноиранских языков, ср., например, отражение и.-е. *ek'uo-s «конь, лошадь» > праарийск. *aćua- > праиран. *aśua-, откуда хот.-сак. aśśa-, вах. yaš, при авест. aspa- [Morgenstierne IIFL II: 469]; [Bailey DKS: 11]; [Стеблин-Каменский ЭСВЯ: 422]; [ЭСИЯ 1: 243 – 246]. Характерно также отражение праиранского *śu > др.-перс. s (например, др.-перс. asa- «конь, лошадь» в составе композита asa-bāra- «всадник»), в отличие от праиранского *sp, отражающегося всегда в виде др.-перс. sp.

Традиционно считалось (на основании показаний древнеперсидского и авестийского языков), что в число основных генетических черт, отличающих иранские языки от индоарийских, входит отражение праарийских глухих придыхательных согласных *ph, *th, *kh в виде праиранских глухих щелевых *f, *θ, *x, в отличие от древнеиндийского, где они сохраняются как смычные придыхительные. Более пристальное внимание к иранским языкам разных эпох и разных ареалов, а также учет различий между фонетическими тенденциями и фонологизацией их результатов (либо отсутствием такой фонологизации) показали, что, даже отвлекаясь от того известного ныне факта, что серия глухих придыхательных не была фонологизирована в общеарийском состоянии, случаи артикуляции глухих смычных с придыханием далеко не во всех иранских языках приводили к их спирантизации.

Ряд языков сохранил их смычное произнесение и соответствующее последующее развитие. К тому же в тех языках, где эта спирантизация произошла (главным образом, в языках западноиранской ветви, но и спорадически в некоторых восточноиранских), она выявляет иногда лексически и фонетически (т. е. позиционно) закрепленные варианты со спирантным или со смычным согласным в прототипе. Во-первых, характерно отсутствие спирантизации глухих в позиции после *s и перед сонорными после носовых, забиравших себе часть воздушной струи (что свидетельствует кстати о слабости элемента аспирации в праарийских диалектах, легших в основу иранского континуума). Во-вторых, часть языков указывает на отсутствие спирантизации в прототипах и в других позициях. Ср., например, авест. kaofa- «гора, горб животного», др.-перс. kaufa- > перс. kuh «гора», мундж. kifa и др., где f < *p(h), но пушту kup «сгорбившийся», kubay «горбатый (о животном)», вах. kəp «горб», язг. kəp, ст.-вандж. kup, kub «камень; гора, скала» и др., восходящие в конечном счете к и.-е. *keu-p-. Особенно богата исключениями анлаутная позиция, где в разных языках сказывались разные тенденции к анлаутной интенсивности артикуляции (включая тенденцию к смычности или к аспирации глухих согласных), то есть отражение элементов фонетической и фонологической синтагматики, в частности, пограничных сигналов слова.

В числе общеиранских праязыковых черт традиционно называлась также спирантизация праарийских глухих смычных в позиции перед согласными и неслоговыми вариантами сонантов, то есть переход в этой позиции (в условиях отсутствия следов аспирации) *p, *t, *k в щелевые *f, *θ, *x (типа *pr > *fr, *tr > *θr, *kr > *xr), однако и здесь мы можем говорить скорее о фонетической тенденции, чем об общеиранском фонологическом законе: многие языки (особенно восточноиранские) выявляют следы сохранения смычности глухими согласными в этой позиции в древних диалектах. Эти следы выявляются в виде сохранения либо самого смычного согласного, либо элемента смычки в рефлексах консонантной группы. Ср. авест. puθra- «сын», др.-перс. puça- < *puθra-, йидга pūḷ, pūṛ, сак. pūrā < *puθra-, но вах. pətr, шугн. puc «сын» < *putra-; то же в рефлексах числительного «три»: ягн. tiray, si/aray (где диалектные варианты с t - s продолжают праягнобское *θ) < *θrai-, шугн. aray «три» < *θrai-, но в близкородственном шугнанскому язг. cůy < *trai- (с сохранением элемента смычки), вах. truy < *trai-. Это указывает на относительно поздние случаи спирантизации, разделяемые даже не всеми языками одной и той же генетической группы. (Подробнее о статусе глухих щелевых в праиранском см. [Эдельман СГВЯ-Ф: 54 – 56, материал 139 – 142, 166 – 168, 186 – 187]).

В определенном уточнении нуждается также тезис об совпадающем отражении двух серий арийских звонких - придыхательных и непридыхательных - в единую праиранскую серию звонких смычных непридыхательных, т.е. *bh, *b > *b; *dh, *d > *d; *gh, *g > *g с сохранением их впоследствии в начале слова в западноиранских языках в виде смычных *b-, *d-, *g- и спирантизации в восточноиранских в щелевые *v-, *δ-, *γ-. Как показывает материал, разделение будущего иранского континуума на ареальные группы происходило в очень ранний период, когда аспирация еще была актуальна, а фонологическая оппозиции «смычная - щелевая» для звонкой серии еще не выработалась. В восточной части континуума (дольше контактировавшей с индоарийскими языками) аспирированные *bh, *dh, *gh сохранялись дольше и могли уподобить себе неаспирированные. При этом арийские звонкие согласные аспирированной серии могли реализоваться как спиранты [v-, *δ-, *γ-] (подробнее о спирантной реализации аспирированных еще в позднем индоевропейском состоянии см., например, [Knobloch 1965: 153]; [Семереньи 1980: 159], в индоарийских языках [Елизаренкова 1974: 181]). В западной части праиранского континуума аспирация звонких утрачивалась ранее, и направление уподобления было обратным, имея результатом [*b-, *d-, *g-].

Тем самым, в целом справедливый тезис о совпадении двух серий праарийских звонких смычных согласных - придыхательных и непридыхательных, то есть *bh и *b; *dh и *d; *gh и *g в праиранскую единую серию звонких согласных, обозначаемую обычно *b, *d, *g, - носит фонологический характер: при отсутствии в тот период оппозиции «смычные - щелевые» это была единая «совпавшая» серия звонких согласных, которая могла реализоваться и реализовалась в анлауте на фонетическом уровне в разных ареалах неодинаково. В западном ареале преобладала смычная артикуляция (наследующая неаспирированным и усиленная тенденцией к анлаутной интенсивности в виде смычности звонких), в восточном - щелевая (наследующая аспирированным). И только позднее, после становления оппозиции «смычные - щелевые» - в уже разделившихся языковых группах и даже отдельных языках, оказалось, что в языках западной и восточной групп начальные звонкие согласные включены в противоположные члены этой оппозиции. Срединная позиция, особенно интервокальная, способствовала фонетической спирантизации звонких (с последующим соответствующим фонологическим отождествлением), позиция после *n - их смычному отражению, и это в большинстве языков обеих групп.

Преемственная связь звонких аспирированных и неаспирированных с их рефлексами (при разных направлениях их унификации) в разных диалектах праиранского континуума отразилась также в срединных консонантных группах, где просматриваются дальние следы действия «закона Бартоломе», актуального для общеарийского состояния. Здесь также совпадение двух серий арийских звонких согласных в западных диалектах вызывало их унификацию по типу неаспирированных (то есть в виде смычных), в восточных - по типу аспирированных (то есть в виде щелевых), что сформировало впоследствии один из генетических признаков противопоставления западных и восточных иранских языков (см. ниже).

Имеются и другие уточнения и исключения из историко-фонетических (практически - историко-фонологических) признаков, традиционно считавшихся общеиранскими.

Таким образом, уже на основании историко-фонетических и историко-фонологических данных ясно, что праязыковое состояние предстает в виде не единого «ствола» генеалогического древа, а в виде континуума диалектов, с относительно «продвинутым» центральным ареалом и до некоторой степени архаичными (или развивавшимися несколько иными путями) маргинальными, окраинными. Существенными были и различия между древними диалектами западной и восточной зон. Отдельные историко-фонологические изоглоссы (причем достаточно древние) отделяли также древние диалекты юго-западной зоны от всех остальных, диалекты юго-восточной зоны от других и т. д. (Эту «немонолитность», в которой возможны еще расхождения и схождения мелких диалектов, я постаралась отразить в схеме 1, см. ниже).

Отмечаются и другие признаки раннего и постепенного членения праиранского континуума, выявляющиеся на более высоких уровнях языковых систем иранских языков, включая морфологию, лексику, семантику. При этом и здесь материал живых языков и диалектов, особенно окраинных (или, во всяком случае, изолированных в силу природных или социальных условий), предоставляет иногда сведения о более архаичном праиранском уровне, чем древние языки. Это касается как определенных подсистем, так и частных фактов, например, наличия или отсутствия определенных лексем в праязыковую эпоху.

Так, живые «малые» языки Памиро-Гиндукушского региона (большинство памирских, мунджанский) донесли до нас трехсерийную бицентрическую систему указательных местоимений типа латинской (то есть с ориентацией как на пространственную сферу говорящего, так и на сферу собеседника), реконструированную для индоевропейского состояния еще К. Бругманом (Ich-Deixis, Du-Deixis, Jener-Deixis, с выполнением последним также функций Der-Deixis) и утраченную затем в подавляющем большинстве индоевропейских языков с трансформацией ее в двухсерийную моноцентрическую (т. е. с отсчетом только от сферы говорящего), типа «этот - тот». Характерно, что в указанных живых иранских языках сохраняются не только материальные рефлексы древних местоимений всех трех серий (они имеются и в других иранских языках, например, в пушту, согдийском), но и их основные функциональные нагрузки (подробнее см. [Беликов 1972]; [Эдельман 1976]; [СГВЯ-М: 220 – 225]; [Юсуфбеков 1998]).

Особую роль в истории иранских языков сыграло отсутствие в общеиранском состоянии глагола с абстрактной семантикой «иметь». Выработка его в последующие периоды из глагола *dar-, обозначавшего прежде «держать, схватывать», охватила не все иранские языки. Часть живых языков сохранила за этим глаголом только древний круг значений, и благодаря этому мы можем проследить механизм развития не только лексических, но и морфолого-синтаксических последствий такого семантического архаизма (например, создание эргативообразных конструкций с переходными глаголами в прошедших временах, которым посвящена большая литература; развитие связочных оборотов разного типа и др.).

В реконструкции определенных слов, словоформ, словоизменительных и словообразовательных моделей, установлении относительной хронологии их продуктивности и степени их распространенности по ареалам также наблюдаются интересные свидетельства живых языков (включая «малые» бесписьменные) и диалектов. Например, реконструируемое на основании письменных памятников и современных «больших» языков обозначение «пальца» (руки или ноги), находящее аналогию в древнеиндийском, является индоиранским вторичным построением: оно соответствует модели превосходной степени и первоначально обозначало «большой палец» - праиран. *angušta-, *angušti-. При этом некоторые живые иранские языки, не очень близкие друг другу генетически и бытующие в не соприкасающихся ареалах, хранят рефлексы более раннего - индоевропейского образования, имеющего параллели (с различной семантикой) в других индоевропейских языках, - праиран. *anguli-, *anguri-. Из этого обстоятельства можно заключить, что в общеиранском состоянии сосуществовали (по диалектам?) два обозначения «пальца» - более архаичное *anguli- и относительно новое (но тоже доиранское) *angušta-. Имеются и другие, более частные примеры сохранения в «малых» окраинных или изолированных языках и диалектах архаизмов, не зафиксированных в древнеиранских памятниках или утраченных ко времени их создания (примеры см. [Эдельман 1996]).

Для характеристики общеиранской лексической системы существенны и иные, «отрицательные» в этом плане свидетельства. К ним относятся, например, слова, построенные в ряде языков (даже не очень близко родственных), бытующих в едином ареале, по единой (иногда субстратной) словообразовательной модели из единого же исконного материала, но не восходящие к общеиранской лексеме. Выявление таких слов не всегда просто, однако оно необходимо во избежание неоправданной проекции их прототипа на общеиранский экран. Таковы, например, личные местоимения 2 л. мн. ч. в ряде языков восточноиранского ареала (особенно входящих в Центральноазиатский языковой союз), построенные из исконного материала по субстратной модели.

Характерны прослеживаемые в лексике элементы диглоссии, которые могли быть в праязыковой период (о них см. ниже).

Все эти факты отсутствия монолитности общеиранского состояния помогают уточнить не только языковую систему диалектов, образовывавших общеиранский праязыковой континуум, но и этапы филиации арийской общности и затем иранской языковой семьи, о чем уже неоднократно приходилось писать [Эдельман 1982; 1992; 1996; 1999; 2002: 21 и сл.] и о чем будет сказано также ниже. Они же играют существенную роль в анализе хода истории конкретных иранских языков.

Таким образом процесс «распада» общеиранского праязыка и выделения из него определенных языков, диалектов, групп и подгрупп не был единовременным, «одноактным»: он начался, возможно, во времена выделения иранских диалектов из более ранних состояний - общеарийского и индоиранского (о них см. ниже) и не был единообразным и одновременным по всему ареалу праиранского континуума (см. об этом также [Оранский 1979: 119 – 121]).

От реконструкции общеиранской праязыковой системы зависит реконструкция других этапов развития иранских языков: а) ретроспективная реконструкция более ранних этапов, освещающая генетические отношения иранской семьи с другими арийскими и далее - с другими индоевропейскими языками, то есть этапы филиации более ранних общностей, приведшие к вычленению иранских языков, и б) проспективная - поэтапная филиация праиранского континуума и вычленение генетических групп, подгрупп и единичных языков.