2. Особенности и ограниченность «модернизационной» внешщней политики

Решение на модернизацию было продиктовано, на наш вызгляд, прежде всего беспокойством верхов за великодержавные позиции России в мире. Прогрессирующее экономическое и технологическое отставание РФ угрожало утратой с трудом восстановленной субъектности страны, ее международной самостоятельности. (Само понятие «держава» означает самостоятельное государство. В представлении российского руководства необходимо во что бы то ни стало обеспечивать самостоятельность РФ по отношению к ведущей глобальной державе США и поднимающейся  глобальной державе Китаю.) Путин, наверное, мог бы повторить слова Черчилля о том, что «не собирается председательствовать» при утрате Россией статуса великой державы. Вывод: «надо что-то делать».

Важно подчеркнуть, что российское руководство рассматривает модернизацию прежде всего как существенное повышение технологического уровня экономики, развитие ее инновационной составляющей. С одной стороны, это задает модернизационной политике довольно узкие рамки. Политическая система остается за скобками. Избранный способ борьбы с коррупцией предполагает, что это явление рассматривается как вирус, а не системообразующий феномен. С другой стороны – нынешняя попытка модернизации носит явно невоенный, неконфронтационный, открытый миру характер, хотя проходит параллельно с военной реформой и начавшимся перевооружением – после двух десятилетий фактического небрежения – вооруженных сил РФ.

Исходный пунктом «смычки» модернизационной повестки дня и внешнеполитического курса является осознание руководством того, что в одиночку, с опорой только на собственные силы Россия с вызовом времени не справится. (Сурков признал это публично и именно в этих выражениях). Из этого признания логически вытекает, что внешняя политика, на предшествующем этапе служившая средством и полем державного самоутверждения России, превращается в инструмент поиска внешних ресурсов для модернизации страны.

Географическое направление этого поиска совершенно очевидно – это развитые страны, входящие в ОЭСР, прежде всего ЕС и США. С ними Россия стремится заключить, по выражению Медведева, «модернизационные альянсы».

С политикой модернизации связана «перезагрузка» в отношениях России и США. Необходимо, однако, иметь в виду, что перезагрузка была инициирована Вашингтоном, где после смены администраций в начале 2009 г. сменились внешнеполитические приоритеты. Президент Обама в одностороннем порядке, без предварительных условий и вообще каких-либо переговоров с Москвой устранил основные раздражители, дестабилизировавшие ролссийско-американские отношения в период второго президентства Дж.Буша-мл. (продвижение Украины и Грузии к членству в НАТО; политическая и военная поддержка М.Саакашвили; планы по развертыванию позиционного района ПРО в Центральной Европе).

Москва откликнулась позитивно, но в целом осторожно. К осени 2010 г. она ответила на американскую перезагрузку существенным изменением своей позиции по Ирану (поддержка резолюции СБ ООН № 1929, запрет на поставки ЗРК С-300). Между Кремлем и Белым домом возник определенный уровень взаимного доверия. Достижения: СНВ-3; ВТО (…); 123 (?)

Европа: Медведевский проект ДЕБ, хотя и появился до войны с Грузией, обозначает желание Москвы добиться баланса интересов в Евро-Атлантике. Продвижение ДЕБ свидетельствует, что РФ стремится закрепить существующий статус-кво, а не ревизовать его.

Ярчайший пример «модернизационной политики» – развитие отношений с Польшей. С мертвой точки они сдвинулись осенью 2008 г., когда Москва пыталась смягчить последствия авойны на Кавказе. К 2009 г. Путин, по-видимому, осознал, что без нормальных отношений с Польшей не может быть нормальных отношений с Евросоюзом в целом. Послу ухода Шредера и Ширака невозможно стало рассчитывать на то, что «немцы и французы укажут полякам на их место». Путин также понял и то, что нормализации отношений с Польшей не может быть без исторического примирения с поляками. Он написал статью для «Газеты выборчей» и поехал в Гданьск на мероприятия, посвященные 70-летию начала Второй мировой войны, где, по-видимому, сумел установить рабочий контакт с премьером Туском. В начале 2010 г. Путин пригласил Туска в Катынь. Встал на колено перед памятником убитым полякам. Признал вину Сталина («это – месть»). Катастрофа президентского самолета и гибель Качиньского и десятков других – жестокий тест для  новых отношений. Выдержали. И т.д. Следующая – Литва?

Другой пример – Арктика. В 2007-8 гг. много шума, отдельные воинственные заявления. В 2010-м – соглашение с Норвегией по границе экономзон, завершившее 40-летний спор компромиссом 50:50.

Наконец, Украина. Реализм. После ухода главного «раздражителя» – президента Ющенко – урегулирование газовых отношений, цивилизованное продвижение интересов РФ (ЧФ и др.) в обмен на уступки Киеву и отказ от прежних (до 2004 г.) планов интеграции Украины в единое экономическое и военно-политическое пространаство с Россией. В целом российское руководство гораздо осторожнее, чем можно было предполагать в 2008 г., подходит к реализации концепции «привилегированных интересов». См. Реакцию на киргизские события 2010 г.