15. Экономическое развитие Латинской Америки в начале хх в.

Либеральные реформы заложили основы для интеграции латиноамериканских стран в мировое хозяйство в качестве поставщиков минерального сырья и сельскохозяйственных продуктов, а также рынка сбыта промышленных изделий и сферы приложения капиталов из передовых держав Европы и Северной Америки. Хотя избранная модель развития обрекала континент на положение аграрно-сырьевой периферии, к началу ХХ в. она обеспечила и очевидные успехи. Если к 1900 г. число его жителей увеличилось до 63 млн. человек и составило 4,1% населения мира, то в мировом товарообороте доля континента возросла до 7 9%. При этом природно-климатические и демографические особенности обусловили складывание в регионе трех основных типов сырьеэкспортной экономики, дававших разные результаты.

Евро-Америка, и прежде всего Аргентина и Уругвай, пошла и далее по пути переселенческого капитализма, подобно США, Канаде, Австралии, Новой Зеландии. Согласно принципу "сравнительных преимуществ", эти страны получали высокие доходы от реализации на мировом рынке продуктов животноводства и земледелия. На рубеже XIX-XX вв. они выдвинулись в число мировых лидеров по темпам экономического роста (5,5%), а к 1920 г. и по среднедушевому уровню доходов. К 1914 г. Аргентина, чье население не достигало и 8 млн. человек, имела 26 млн. голов крупного рогатого скота (3-е место в мире после США и России), 67 млн. овец (2-е после Австралии), занимала 1-е место по экспорту говядины и кукурузы, 4-е по вывозу пшеницы (1б% мирового экспорта) и протяженности железных дорог (33 тыс. км) и т.д. В мясохладобойной промышленности Аргентины и Уругвая ведущие позиции занял американский капитал как обладатель передовой технологии в данной отрасли. Но главным торговым партнером, кредитором и "донором" инвестиций для них являлись не США, их конкурент на мировом рынке, а Англия и иные державы Западной Европы. Оттуда же в их население вливались миллионы иммигрантов, неся в эти страны не только чистоту белой расы, но также передовые технические и гуманитарные знания, высокий уровень образования и культуры.

Афро-Америка (Бразилия, Венесуэла, Куба и иные карибские страны) вместе с другими зонами тропиков и субтропиков, как и прежде, включились в новый мировой рынок в качестве экспортеров продуктов тропического земледелия. Поскольку Англия и Франция были крупнейшими обладателями колоний в такой же зоне, главным партнером, кредитором и "донором" этой группы стран, за исключением Бразилии, выступали США. В целом эта группа тоже имела высокие темпы роста. В Бразилии, например, в 1876-1913 гг. они составляли в среднем 3,2% в год. К началу XX в. данная группа занимала ведущие позиции в мировом экспорте ряда культур: Бразилия по кофе (75%), Куба с населением в 3 млн. человек по сахару (20%), страны Центральной Америки стали "банановыми республиками" и т.д.

И все же эти страны обладали меньшим динамизмом, так как передовая европейская технология мало что давала их плантационному хозяйству, на мировом рынке приходилось конкурировать со множеством колоний в Азии и Африке, болезненнее ощущались последствия колебаний мировых цен. От Евро-Америки они отставали по протяженности сети железных дорог (даже Бразилия, втрое превосходившая Аргентину по территории и населению, в 1914 г. уступала ей по этому показателю, имея 21 тыс. км), по доле европейских иммигрантов, грамотности населения и многим другим характеристикам.

Горнодобывающая экспортная экономика сложилась в основном в Индо-Америке в Перу, "оловянной республике" Боливии, а также Мексике, где она соседствовала и со скотоводством, и с экспортным тропическим земледелием. Хотя Чили примыкала к странам переселенческого капитализма, являясь крупным экспортером пшеницы еще с середины XIX в., она одновременно развивала горнорудную промышленность, став сначала мировым лидером по экспорту меди, а с конца XIX в. и селитры. Позже такая экономика была дополнена нефтедобычей, а в число добывающих стран попал крупнейший на континенте экспортер нефти Венесуэла.

Данная группа стран тоже демонстрировала высокие среднестатистические показатели развития. Так, если в 1890 г. добыча олова в Боливии составляла 1 тыс. т, то в 1905 г. уже 15 тыс. т, а к 1914 г. она стала второй оловопроизводящей страной мира, давая 20% мировой добычи этого металла. В Чили в 1892 г. экспорт селитры составлял всего 300 тыс. т, а в 1906 г. уже 11.600 тыс. т. Стоимость же всего экспорта, который помимо селитры включал медь, золото, серебро, свинец, железо, каменный уголь и марганец, вырос за тот же период с 29 до 580 млн. песо.

Однако разработка недр требовала крупных инвестиций и передовой технологии, и их обладатели монополии Англии и США в условиях свободной конкуренции без особого труда завладевали горнодобычей Латинской Америки, вытесняя или интегрируя местный капитал в свои структуры. Эти монополии пользовались правом экстерриториальности, т.е. неподсудности местным законам. Они свободно вывозили за рубеж полученные прибыли, все необходимое для разработок недр ввозили из-за рубежа, требовали сравнительно немного местной рабочей силы, создавали сеть узкоспециализированных железных дорог, пригодных отнюдь не для любых грузоперевозок. Поэтому добывающие отрасли превращались в иностранные анклавы, мало что дающие экономике страны в целом (только сравнительно небольшие налоговые поступления). В итоге страна могла обладать богатейшими недрами, оставаясь при этом нищей.

Экономический прогресс постепенно изменял лицо латиноамериканского общества. Несмотря на сильную иностранную конкуренцию, в наиболее крупных странах региона блага рыночной экономики, прежде всего доступ к передовой иностранной технологии и возможность неограниченной эксплуатации рабочей силы, способствовали развитию обрабатывающей промышленности. Создававшие ее группы предпринимателей формировались ускоренными темпами уже с последней трети XIX века. Далеко не все они являлись латиноамериканцами по рождению. Так, например, из 53 тыс. владельцев промышленных предприятий, имевшихся к 1935 г. в Аргентине, аргентинцами (к каковым независимо от национальности родителей относились все те, кто родился в стране) являлись лишь 43,9%. Остальные же 56,1 % промышленников составляли европейские иммигранты, в том числе 21,2% итальянцы, 18,2% испанцы, 1,9% русские, 1,8% поляки, по 1,1% немцы и французы и т.д. Но они были связаны преимущественно с удовлетворением потребностей внутреннего, национального рынка, и само их положение обязывало стремиться не только к защите, но и к дальнейшему расширению данного рынка. В этом смысле таких предпринимателей не только можно, но и должно считать национальной буржуазией.

Со временем эта буржуазия окрепла и создала собственные предпринимательские союзы Аргентинский промышленный союз (1876), Промышленную ассоциацию Бразилии (1880), Общество содействия промышленности в Чили (1883), Конфедерацию промышленных палат Мексики (1917). По мере накопления сил национальная буржуазия начала возмущаться засильем латифундизма и иностранных монополий, оспаривать целесообразность либеральной модели латиноамериканских экономик, которую все чаще именовали колониальной. Первую, хотя и неудачную попытку потеснить иностранные горнорудные компании предприняла в 1886-1891 гг. чилийская буржуазия, когда правление президента Х.М. Бальмаседы проходило под лозунгом "Чили чилийцам!".

Ускоренно развивался рабочий класс, особенно, в Аргентине (где вместе с полупролетариями он уже в 1895 г. составлял 56% самодеятельного населения), Уругвае, Чили, Мексике, Бразилии и на Кубе. Поскольку формировался он и за счет европейских иммигрантов, он оставался безучастным пока и к национальному, и к аграрному вопросам, но зато впитал с потоком иммигрантов передовые идеи и опыт борьбы за чисто пролетарские требования. Несмотря на репрессии, неуклонно повышалась степень его организованности, и в начале XX в. во всех перечисленных странах уже сложились общенациональные профцентры. С конца XIX в. здесь действовали социалистические партии члены II Интернационала. Но преобладающим влиянием в профдвижении пользовались течения анархо-синдикализма и синдикализма, которые в отличие от социалистов рассматривали парламентские формы борьбы как подчиненные формам "прямого действия" забастовкам, стачкам, восстаниям. Благодаря растущей численности, организованности и боевитости латиноамериканскому пролетариату удалось к началу XX в. вырвать ряд принципиальных уступок: 8-часовой рабочий день для некоторых категорий трудящихся в Мексике (1909), законы о производственном травматизме в Аргентине, Уругвае (1915) и Чили (1916), образование департаментов первых рабочих министерств в Аргентине и Мексике (1912). Так постепенно рабочий вопрос вторгся в сферу политики, подрывая устои либерально-олигархического государства.

На рубеже ХIX-ХХ вв. снова активизировалось крестьянство, особенно в Индо-Америке. Крестьянская война развернулась в Эквадоре (1913-1916), крупное индейское восстание с требованием реставрации общинных земель вспыхнуло в Перу (1914). Крестьянство выступило главной движущей силой Мексиканской революции 1910-1917 гг. и сыграло решающую роль в радикальном решении аграрного вопроса.

Однако наибольший резонанс был вызван активным выдвижением на политическую арену Латинской Америки средних городских слоев, прежде всего интеллигенции. Резкое увеличение ее численности обусловливалось самими потребностями капиталистического развития: если за период с 1869 по 1914 г. все население Аргентины выросло в 3,7 раза, то число врачей за это же время возросло в 6, юристов в 7, учителей и преподавателей в 16, научных работников и журналистов в 25, государственных управленцев в 27 раз. Существенно изменилось и ее качество: если в начале XIX в. интеллигенция в подавляющем своем большинстве была не столько прослойкой между классами, сколько интеллектуальной элитой самого господствующего класса, то теперь она действительно стала разночинной прослойкой.

Из среды этой интеллигенции вышла целая плеяда замечательных мыслителей национально-демократической ориентации кубинец Хосе Марти, аргентинец Мануэль Угарте, уругваец Хосе Энрике Родо, перуанец Мануэль Гонсалес Прада, мексиканец Хосе Васконселос. Подвергнув резкой критике либерал-позитивистскую модель развития, в том числе господствовавшую на континенте нордоманию, эти мыслители помогли народам Латинской Америки преодолеть комплекс ущербности и обрести веру в ценность и историческое предназначение их самобытности. Разбудив национальное самосознание латиноамериканцев, они способствовали громадному росту антиимпериалистических, в первую очередь антиамериканских, настроений.

Интеллигенция не только возглавила партии того или иного класса, но и впервые попыталась организовать и сформулировать в общенациональных проектах интересы оппозиционных правящей элите классов и слоев общества национальной буржуазии, крестьянства, рабочих и т.д. Так возникли на рубеже ХIХ-ХХ в. первые многоклассовые партии Гражданский радикальный союз Аргентины, Батльистская партия Уругвая, Кубинская революционная партия и др.

Нарастающее давление новых и обновленных общественных классов и слоев, удесятеренное их объединением в широкие многоклассовые коалиции, привело к введению всеобщего (правда, лишь для мужчин) избирательного права в Аргентине и Уругвае. В итоге гражданское общество приняло гораздо более современный вид, что в свою очередь способствовало падению либерально-олигархического государства с приходом к власти в этих странах Гражданского радикального союза (1916) и Батльистской партии (1903).