8.1 Экономика "третьего пути"

Промышленная перестройка в России назрела. В том, что говорят "реформаторы" о неизбежности экономических преобразований в Рос­сии, есть значительная доля истины. Советская система, хотя и была до определенной степени эффективной и конкурентоспособной, по­степенно стала настолько негибкой и застывшей, что просто не мог­ла не рухнуть, и, к великому сожалению, под ее обломками были похоронены многие эффективные и позитивные аспекты социализма как такового.

Логика экономических преобразований в России, начатая в пере­стройку, основывалась на дуалистическом подходе к экономике. С од­ной стороны, имелась существующая модель жесткого централистского государственного социализма, "тотальный дирижизм", когда госу­дарство вмешивалось в малейшие нюансы производства и распределения, подавляя любые частные инициативы и исключая все рыночные элементы. Такая структурная жесткость не только делала всю эконо­мическую систему громоздкой и неповоротливой (отсюда постепенный проигрыш в конкуренции с капитализмом), но и извращала основной принцип социализма, предполагающий эффективное соучастие обще­ства в экономическом процессе. В экономико-философских рукописях Маркса есть предупреждение о подобном вырождении социалистиче­ской системы, которое может быть охарактеризовано как "отчуждение при социализме".

Критика такой централизованной экономики, однако, очень быстро перешла в противоположную крайность, т.е. к абсолютной апологетике либерально-капиталистической системы с ее "законами рынка", "неви­димой рукой", "свободой торговли" и т.д. От сверхцентрализации либе­ральные реформаторы (пусть только в теории) решили перейти к сверх-либерализму. Если советский социализм на поздних своих этапах ос­лаблял государственную автаркию в ее конкуренции с противостоящим геополитическим блоком, то рыночные реформы повлекли за собой на­стоящее разрушение этой автаркии, что не может быть квалифицирова­но иначе как "предательство национальных интересов". Реформы были необходимы, но дуалистическая логика — либо советский социализм, либо капиталистический либерализм — с самого начала поставила во­прос в совершенно неверной плоскости, поскольку спор приобрел чисто теоретический характер, и соображения геополитической автаркии Рос­сии были отодвинуты при этом на задний план. Предложенные либе­ральные преобразования в стиле программ "Чикаго бойз" и теорий фон Хайека нанесли экономике сокрушительный удар. Однако и реставрационистские экономические программы, на которых настаивала в той или иной мере "консервативная" оппозиция, были немногим лучше. В обоих случаях речь шла о полемике между двумя утопическими абст­рактными моделями, в которых вопрос "национальных интересов рус­ских" стоял где-то на втором или даже третьем плане.

Это было вполне логично, так как советские экономисты в силу спе­цифики своего образования привыкли иметь дело только с двумя эко­номическими моделями — догматическим советским социализмом (ко­торый они до поры до времени защищали) и либеральным капитализ­мом (который они до поры до времени критиковали). Обе эти модели в той форме, в которой они изучались и разрабатывались, никогда не соотносились с таким критерием как "геополитические интересы стра­ны", так как эта тема (хотя и в другой форме) была приоритетом ар­мейских и идеологических структур (особенно ГРУ и КГБ). Перенеся основной акцент на экономику, лидеры перестройки вынесли вопрос о "национальной и государственной безопасности и мощи" за скобки. И как только это произошло, страна попала в ловушку неправильно сфор­мулированной проблемы, любое решение которой в заданных терми­нах было заведомо тупиковым.

Строго говоря, народ должен был выбирать не между либерал-капи­тализмом и советским социализмом, а между либерал-капитализмом, советским социализмом и особой экономической доктриной, сочетаю­щей элементы рынка и элементы планирования, подчиняясь главному императиву — национального процветания и государственной безо­пасности ("третий путь"). Этот "третий путь" в экономике отнюдь не компромисс, не синкретическое сочетание разнородных элементов двух других экономических моделей, а законченная и самостоятельная док­трина, имеющая долгую историю и множество примеров реализации на практике. Однако об этом "третьем пути" практически не упомина­лось в рамках общественных споров вообще. Результат упорного отка­за от серьезного рассмотрения такого варианта налицо: разрушенная и ослабленная страна, разваленная экономика, возрастающая паразити­ческая зависимость России от ВМФ и Международного Банка, распад хозяйственных и промышленных связей и т.д. На данный момент нет ни социализма, ни рынка, и вряд ли что-то можно поправить, остава­ясь в рамках той логики, которая стала доминирующей при решении важнейших экономических вопросов.

"Третий путь" в экономике не тождественен ни шведской, ни швей­царской модели вопреки тому, что думают некоторые политики, начи­нающие отдавать себе отчет в тупиковости сложившейся ситуации. Ни Швеция, ни Швейцария не являются полноценными геополитиче­скими образованиями и не обладают серьезным стратегическим суве­ренитетом, а следовательно, гигантская часть государственного, про­мышленного и военного сектора, необходимого для обеспечения ре­альной автаркии, в этих государствах вообще отсутствует. Некоторый компромисс между социально ориентированной структурой общества и рыночной экономикой в этих странах действительно достигнут, но здесь речь идет о сугубо искусственной модели, которая смогла сложиться именно за счет полной деполитизации этих стран и сознатель­ного отказа от активной роли в геополитическом раскладе сил в Евро­пе. Россия никогда не сможет стать по своим масштабам "второй Шве­цией" или "второй Швейцарией", так как само ее геополитическое по­ложение обязывает к активной роли; нейтралитет в данном случае про­сто невозможен. Следовательно, обращаться к таким примерам бес­смысленно.

Второй иллюзией, характерной для тех, кто интуитивно ищет моде­лей "третьего пути" для России, является Китай и его реформы. Одна­ко и в этом случае имеет место "обман зрения", объяснимый отсутст­вием объективной информации о сущности и ходе китайских реформ. Китайские экономические преобразования лишь внешне походят на модель "третьего пути". На самом деле, речь идет о трансформации общества, в целом похожего на советское, в чисто либеральный строй, но без демократических преобразований в политике, т.е. при сохране­нии тоталитарного контроля правящей элиты над политической ситуа­цией. Речь идет о том, что политический тоталитаризм коммунистиче­ской номенклатуры плавно переходит в экономический, монопольный тоталитаризм той же самой номенклатуры, которая при этом стремит­ся с самого начала отсечь всякую возможность экономической конку­ренции снизу. Одна модель "общества отчуждения" плавно переходит в другую модель "общества отчуждения", а политическая эксплуата­ция незаметно превращается в экономическую эксплуатацию одной и той же социальной группы.

Показательно, что такой тип реформ был разработан именно "Трех­сторонней комиссией", чьи представители уже с начала 80-х годов до­говорились с китайской номенклатурой о включении Китая в перспек­тиве в мондиалистскую зону влияния с предоставлением ему статуса "региональной державы". Во многом этот ход атлантистов был обу­словлен стратегией "холодной войны" против СССР, но одновременно и стремлением поддержать традиционного конкурента Японии на Даль­нем Востоке и ограничить экономическую экспансию последней.

Подлинный "третий путь" в экономике нашел свое классическое воплощение в работах Фридриха Листа, сформулировавшего принци­пы "экономической автаркии больших пространств". Эта теория исхо­дит из факта неравномерности экономического развития капиталисти­ческих обществ и из логического следствия экономической колонизации более "богатыми" странами более бедных; причем для "богатых" в таких условиях "свободная торговля" выгодна, а для "бедных" наобо­рот. Отсюда Лист сделал вывод, что на определенных этапах экономи­ческого развития общества нужно прибегать к протекционизму, дири­жизму и таможенным ограничениям, т.е. к ограничению принципа "сво­боды торговли" на межнациональном уровне, для того, чтобы достичь уровня национальной и государственной независимости и стратегиче­ского могущества,) Иными словами, для Листа было очевидно, что эко­номика должна быть подчинена национальным интересам, и что вся­кая апелляция к "автономной логике рынка" является лишь прикрыти­ем для экономической (а впоследствии и политической) экспансии бо­гатых государств в ущерб более бедным, и последующее порабощение последних. Такой подход сразу ставит четкие границы, в каких должен действовать "рыночный" принцип, а в каких — "социалистический". Интересно, что и Ратенау, автор германского "экономического чуда", и Витте, и Ленин, и даже Кейнс, формулировали свои экономические принципы исходя как раз из доктрины Фридриха Листа, хотя при этом использовался язык более близкий либо к чисто капиталистической, либо коммунистической лексике.

Экономическая иерархия, выстраиваемая Листом, может быть сведе­на к простой формуле: те аспекты хозяйственной жизни, которые по масштабам сопоставимы с интересами частного лица, индивидуума, долж­ны управляться рыночными принципами и основываться на "частной собственности". Речь идет о жилье, небольшом производстве, малых зе­мельных владениях и т.д. По мере возрастания значения того или иного вида хозяйственной деятельности, форма производства должна приоб­ретать черты коллективного владения, поскольку в данном случае "ча­стная собственность" и индивидуальный фактор могут, войти в противо­речие с коллективными интересами; здесь должен действовать "коопе­ративный" или "корпоративный" критерий. И наконец, экономические сферы, напрямую связанные с государством и его стратегическим стату­сом, должны контролироваться, субсидироваться и управляться госу­дарственными инстанциями, так как речь идет об интересах более высо­кого уровня, нежели "частная собственность" или "коллективная выго­да". Таким образом, в подобном экономическом укладе не элиты, не ры­нок и не коллектив определяют хозяйственный, промышленный и фи­нансовый облик общества — он формируется на основе конкретных интересов конкретного государства в конкретных исторических условиях, и соответственно, в данной модели не может принципиально существо­вать никакой догматики — по мере изменения геополитического стату­са государства и в силу исторических и национальных условий пропор­ции между объемом этих трех ступеней хозяйственной иерархии могут значительно меняться. К примеру, в мирное время и в эпоху процвета­ния частный сектор вместе с коллективным могут возрастать, а государ­ственный сокращаться. И наоборот, в сложные периоды национальной истории, когда под удар поставлена независимость всего народа — пол­номочия государственного сектора увеличиваются за счет некоторых коллективных хозяйственных образований, а те, в свою очередь, теснят частное предпринимательство.

Очень интересно, что именно модель Фридриха Листа использова­лась исторически развитыми капиталистическими странами в кризис­ные моменты. Так, даже США, радикальные защитники принципа "свободы торговли", периодически прибегали к протекционистским мерам и государственным субсидиям в промышленный сектор, когда наступа­ли периоды "экономической депрессии". Именно таким периодом был этап реализации New Deal, когда американцы почти буквально вопроизвели принципы Листа, хотя и подав их в смягченном варианте Кейнса, автора теории "экономической инсуляции", что, в целом, есть не что иное, как новое название для теории "экономической автаркии больших пространств". Кстати, сам Лист долгое время жил в США и наблюдал процесс капиталистического строительства на ранних фа­зах. На основании этих наблюдений он и сформулировал основные прин­ципы своей теории применительно к Германии. Но, конечно, наиболее грандиозные результаты дала реализация доктрины Листа в национал-социалистической Германии, когда его идеи были претворены в жизнь тотально и без всяких либеральных или марксистских поправок.

Доктрина экономики "третьего пути" имеет еще один важный ас­пект — соотношение финансового и производственного факторов. Очевидно, что ранний капитализм и социализм советского типа ставили основной акцент на развитии производства, отводя финансовой систе­ме второстепенную, подчиненную роль. Развитый капитализм, напротив, тяготеет к доминации финансового капитала над производством, которое, в свою очередь, становится второстепенным моментом. Доминация принципа "труда" рано или поздно приводит к политическому насилию, доминация "капитала" — к насилию экономическому. В пер­вом случае труд автономизируется и отрывается от конкретных ценно­стей, во втором — автономизируются деньги, также теряя связь с цен­ностью и превращаясь в кредитно-процентную фикцию. "Третий путь" настаивает на жестоком связывании труда и ценности (к примеру, зо­лотых запасов и, шире, ресурсов), отводя сфере потребления и цирку­ляции товаров подчиненную, второстепенную, чисто инструменталь­ную роль. Такое сочетания труда и ценности диктуется в данном слу­чае теми же соображениями обеспечения "национального могущест­ва" и государственного суверенитета, что и вся структура этой эконо­мической доктрины. Можно упрощенно выразить эту идею формулой — "ни роскошь, ни нищета", "довольствование разумным минимумом". Это означает более гибкий и свободный подход к труду, нежели при советском социализме, но большую ограниченность возможностей лич­ного обогащения, чем при капитализме. Такая модель позволяет нации не зависеть в стратегических областях от других государств и эконо­мических систем, но в то же время лишает трудовой процесс принуди­тельного характера и связывает его с материальным эквивалентом.

Именно такой вариант экономики "третьего пути" является единст­венной альтернативой в нынешней России, противостоящей одновре­менно и безудержному либерализму и реставрационистским проектам неокоммунистов, не желающих серьезно корректировать устаревшие и оказавшиеся неэффективными догмы. Если бы не мгновенно возни­кающие ассоциации с гитлеровским режимом, можно было бы назвать данный проект "социализмом национального типа". Уже сам факт вы­движения теории Листа (развитой, впрочем, такими знаменитыми эко­номистами, как Сисмонди, Шумпетер, Дюмон и т.д.) в контексте ны­нешней экономической ситуации в России был бы большим достиже­нием, так как здесь можно найти ответы на наиболее насущные вопро­сы и разом покончить с тупиковым дуализмом "реформаторов и анти­реформаторов". Более того, позитивные стороны и либеральных пре­образований и сохранившихся еще от социализма структур могли бы быть прекрасно задействованы в этот экономический проект. Но все это даст положительный эффект только в контексте осознанного и теоретически проработанного доктринального корпуса, а не в качестве прагматических ходов, совершаемых от случая к случаю. Экономика "третьего пути" должна иметь свое однозначное политическое выражение, сопоставимое с "партией либералов" или "партией коммунистов". Всякий инерциальный центризм, прагматизм и компромисс бу­дут заведомо обречены на поражение. Фридрих Лист и его идеи должны стать такими же символами, как Адам Смит и Карл Маркс. "Третий J путь" нуждается в таких носителях этой идеологической догмы, которые были бы сопоставимы по подготовленности, убежденности и информированности с либералами и коммунистами. Принципы экономики "третьего пути" столь же строги и однозначны, как и принципы двух других идеологий. Из них естественным и органичным образом можно вывести все необходимые вторичные следствия и приложения.

Экономическая тенденция "третьего пути", принцип "автаркии боль­ших пространств" предполагает максимальный объем того националь­но-государственного образования, где применяется эта модель. Лист настаивал на невозможности осуществить эти теории в государствах с недостаточным демографическим, ресурсным, индустриальным и де­мографическим объемом, так как автаркия в таком случае будет про­стой фикцией. На этом основании он в свое время выдвинул импера­тив "Zollverein", "таможенной интеграции", которая была призвана объ­единить Германию, Пруссию и Австрию в единый промышленно-финансовый блок, так как только в таком пространстве можно было гово­рить об эффективной конкуренции с развитыми колониальными дер­жавами того времени — Англией и Францией.

На современном этапе эталоном суверенного государства являются США и то политико-экономическое пространство, которое входит в состав доктрины Монро, т.е. континентальная совокупность Северной и Южной Америки, контролируемых США. Очевидно, что полноцен­но конкурировать с таким трансатлантическим "большим пространст­вом" сегодня может только его континентальный аналог в Евразии. Следовательно, экономика "третьего пути" уже в своей теории пред­полагает геополитическую интеграцию, в которой субъектом выступа­ет не "государство-нация", а современный аналог Империи. В против­ном случае произойдет либо перенапряжение сил нации (причина раз­вала СССР), либо попадание в зависимость от более могущественного и независимого соседа (Европа, Япония и т.д.). Такое соображение по­казывает, что при всей логичности и самодостаточности этой теории, успех ее реализации напрямую зависит от более общего геополитиче­ского проекта, т.е. от начала созидания Новой Империи. Только в таком масштабе и таком объеме "третий путь" в экономике даст макси­мальные результаты. Кроме того выдвижение такой экономической мо­дели станет наилучшим теоретическим знаменателем для всех потен­циальных участников континентального блока, так как даже либераль­ные авторы (к примеру, Мишель Альбер в книге "Капитализм против капитализма") подчеркивают фундаментальное отличие "рейнско-ниппонской" модели (имеющей многие черты экономики "третьего пути") от англосаксонской. Если на этот путь станет и Россия, евразийская цепь замкнется самым естественным образом. В таком случае можно будет выдвинуть новую версию Zollverein, соответствующую нынеш­ним геополитическим условиям — проект "евразийской таможенной интеграции", который только и может сегодня составить серьезную конкуренцию атлантистскому блоку и привести народы Евразии к про­цветанию.